Австрийский офицер, защищавший Ульмера по назначению во время этого процесса, обжаловал приговор, доказывая, что Ульмер поступил в австрийскую воинскую часть не с целью шпионажа, а для облегчения себе побега из плена, что являлось его долгом, как русского офицера. «Его обязанность была попытаться бежать из плена, как наша обязанность препятствовать ему и задерживать его», – повторил защитник фразу, которую все мы, военнопленные, так часто слышали от германских и австрийских офицеров.

Суд согласился с этими доводами, и, оправданный по обвинению в шпионаже, Ульмер был осужден лишь к крепостному заключению за троекратный побег из плена, что трактовалось как дисциплинарный проступок.

Сравнительно через короткое время Ульмер был амнистирован, кажется, по случаю какого-то из юбилеев императора Франца Иосифа и, вернувшись в Эстергом-табор, приступил к организации своего четвертого и последнего побега из плена. В подготовке его принять небольшое и притом только чисто физическое участие пришлось и мне, и по поводу его была сказана фраза, подавшая мне мысль, осуществить которую я предполагал первоначально для своего побега из плена и осуществил для побега из плена генерала Корнилова.

Но буду рассказывать по порядку.

Спутниками Ульмера по последнему его побегу из плена были трое моих сослуживцев по корпусу – офицеры Финляндских стрелковых полков[42]: штабс-капитан Чирковский, поручик Бом и прапорщик Вихма. Четвертым спутником был офицер, известный под именем прапорщика Сирокомского.

Мне приходилось слышать, однако, что это имя не было его настоящей фамилией. Говорил, что он был ранее офицером австрийской армии, но, принадлежа к числу тех поляков, которые надежды на восстановление Польского государства возлагали на Россию, он при самом начале военных действий бежал в Россию и поступил в Русскую армию. Раненый и взятый в плен австрийцами, он был вынужден назваться чужой фамилией, чтобы избежать смертной казни за государственную измену. Не знаю, сколько истины было в этих рассказах, но верно то, что прапорщик Сирокомский был поляком по происхождению, глубоким польским патриотом и большим другом России.

Именно от самой России, а не от держав ее союзниц он ожидал восстановления Польши. Мне вспоминается, как часто во время возникавших между поляками – офицерами русской армии споров, он поддерживал двукратный отказ России от предложений западноевропейских держав о разделах Польши – первый отказ еще при Петре Великом. Часто он вынимал из кошелька и показывал польскую монету, вычеканную в царствование Николая I в память Александра I с надписью: Александр I, Император Всероссийский, Восстановитель Королевства Польского. «Если Польша не была восстановлена, – говорил он, – то это вина не только русского правительства, а в гораздо большей степени самих народов России и Польши, как-то фатально не могущих найти верной линии разграничения своих сталкивающихся интересов». В манифестах центральных держав о восстановлении Польши он не видел более конкретных данных, чем в воззвании великого князя Николая Николаевича, обращенном к полякам в начале войны. Требование присяги на верность императорам германскому и австрийскому, как покровителям Польши от польских легионеров австрийской армии, он считал доказательством неискренности намерения центральных держав восстановить независимость Польши…

Этот-то прапорщик Сирокомский был случайным помощником Ульмера в «Школе для желающих бежать из плена». Сам Сирокомский уже делал ранее две неудачные попытки к побегу.

В первый раз он пытался скрыться из лагеря среди бела дня, на глазах у часовых. Заготовив большой и прочный канат и прикрепив к одному из концов его тяжелый камень, Сирокомский забросил этот конец через лагерный забор, быстро влез по канату и, соскочив с забора, оказался уже за чертой лагеря и пытался скрыться на глазах у ошеломленного часового. Опомнившись через минуту, часовой открыл огонь, которым Сирокомский был ранен в грудь…

Во время другой попытки к побегу Сирокомскому удалось с помощью подлинных датских документов, похищенных из кармана пальто одного из членов делегации датского Красного Креста, посетившей Эстергом-табор, не только спокойно выйти за черту лагеря, но и вполне «легально» переехать австро-германскую границу по пути к Дании. (Штатский костюм для побега был получен при помощи театрального кружка, уже описанным мною выше способом.) Сравнительно недалеко уже от границы Германии, Сирокомский, при поверке жандармерией документов в станционном зале, где он закусывал, был опознан и арестован. Возвратившись по отбытии ареста в лагерь, он принял самое деятельное участие в организованной Ульмером «Школы побегов из плена».

Тот побег, который Ульмер и Сирокомский предполагали совершить вместе с Чирковским, Бомом и Вихмой до известной степени облегчался общим улучшением положения военнопленных в Эстергом-таборе.

От делегации сестер милосердия австро-венгерского Красного Креста, объезжавшей лагеря австрийских военнопленных в России, поступили сведения об их лучшем сравнительно с русскими военнопленными в Австрии положении, и австрийское командование нашло возможность допустить некоторое увеличение свободы военнопленных и другие маленькие льготы и послабления в своих концентрационных лагерях.

На плацу для прогулки, на который ранее выпускали пленных на какие-нибудь полтора часа, заставляя остальное время проводить в своих кабинках, теперь можно было проводить почти целые дни. Была разрешена игра в футбол на том же плацу.

Между тем плац, как я говорил уже выше при описании лагерей, находился вне первой стены лагеря и при побеге не из самого лагеря, а с плаца для прогулок, эта стена и две линии часовых у нее выходили из расчета. Оставалась лишь одна вторая стена и одна линия часовых у нее, хотя во время прогулок несколько из них вводились внутрь плаца.

Возможность использовать плац была немедленно учтена Ульмером и Сирокомским. К коменданту лагеря обратились за разрешением устроить на плацу собственными силами небольшую площадку для игры в лаун-теннис. Разрешение было получено: были выданы лопаты, чтобы сравнять землю под площадку для лаун-тенниса, тачки, груды щебня и тумба для утрамбовывания. Все инструменты ежедневно принимались нами, членами импровизированного теннисного кружка, от дежурного по караулу офицера и сдавались ему по счету обратно перед окончанием прогулки.