– бинты искать. Я ещё подумал: «Ну конечно, бинты! Небось, побежал школьников из ящиков перепрятывать!»

А остальные просто стояли и смотрели на эту руку, не шевелясь. Я так вообще не мог от неё оторваться!

У меня вот это – пожизненная странность. Вид крови завораживает. Я не маньяк, нет. Но согласитесь, есть в кровавых зрелищах что-то ужасно магическое?!

Хотя, может, я только один так и думаю. Вон мастер-фломастер так точно – не из нашего брата. Он как увидел свои пальцы – ка-а-ак дёрнется! А потом – раз – и на нас пошёл.

Реально, так прямо и пошёл с этой вытянутой рукой, как зомби! Шёл, шёл и вдруг стал. И стоит! Весь такой белый, глаза мутные. Прямо перед Крюковым – нос к носу, считай.

И вот тут я вообще не понял, как это случилось. Он просто в какой-то момент стал падать. Натурально заваливаться, как будто ему колени подрезали. А Крюков взял и отскочил в сторону. Вот придурок! А этот как грохнулся – прямо переносицей об стол. Мрак! Я, кажется, даже услышал, как у него там в носу что-то хрустнуло. Бр-р.

А ещё я этому беспредельщику Крюкову чуть башку не снёс. Серьёзно, не смешно вообще! И давай бегом к чучельнику. А он лежит лицом вниз и, главное, не шевелится.

Хорошо, у меня генетическая память сработала. Ну а что? Я ведь сын хирурга. И даже правнук – потому что моя прабабушка тоже врачом была. Акушеркой. В общем, я его перевернул, а там синяк на лбу – дурдом просто. И глаза закрыты.

Не то чтобы мне его жалко стало. Просто странно, когда вот так нелепо всё заканчивается. Да ещё и в таком юном возрасте!

Я же реально подумал, что наш фрезеровщик в ящик, того-этого, сыграл.

А он вдруг взял и ожил!!!

И тут же заныл:

– Что с рукой? Отрезало?

А я тоже – тот ещё актёришка. Положил ему руку на плечо и с такой, ну, драматичной интонацией говорю:

– Ты, главное, держись. Всё будет хорошо!

Ну чтобы он всерьёз подумал, что его песенка спета.

А он и подумал! Глаза выпучил. И такой:

– Значит, и правда конец? Я ног не чувствую.

Ой, всё. Я как вспомню – сразу трясёт.

Тогда тоже – прямо колотился весь. Потом успокоился и говорю:

– Да сам посмотри. Вот твоя рука – живая.

Взял её и ему же под нос сунул. Мол, на, полюбуйся.

А он мне:

– А? – И глаза закатил.

А ещё же Исаак подлетел. И как стал на нас орать. Что это якобы мы человека угробили. Нормально, да? А кто его, спрашивается, заставлял этот фрезер крутить? Мы, что ли? Сам же и угробил, получается!

А Исаак отодвинул меня в сторону и давай новопреставленного Григория трясти.

Хах! Обожаю бабушку за эти её словечки!

Но Исаак, конечно, крутой мужик. В два счёта этого горемыку откачал. Тот даже сел кое-как.

Исаак ему сразу свои пальцы под нос сунул. Мол:

– Сколько видишь? А ну сосчитай!

А тот головой мотает, будто его дубиной шарахнули. И так – сдавленно:

– Много!

Исаак как заорёт:

– Чего много-то? Пять всего!

А этот:

– Звёзд много.

И опять глаза закрыл. В общем, жалкое зрелище. ||

▶ Я потом всё думал, при чём здесь звёзды, пока его медсестра осматривала. Может, ему крышу сорвало? И даже не сейчас, а давно. Есть же даже болезнь такая – дискалькулия. Когда со счётом проблемы. А математичка ему просто из жалости «отлично» ставит. Убогим же сам бог велел помогать. Особенно с математикой!

В общем, медсестра сказала, что жить он будет точно, а синяк на лбу лучше показать настоящему врачу.

Ну-ну! А сама она, получается, не настоящая? Силикон? Бг-г-г…

Вот же додумалась! Предложила вызвать родителей, чтобы они своё чучело домой забрали. Но Григорий на этом месте прямо озверел. Как завопит:

– Не надо родителей! Они на работе. Я сам доберусь.

А Леокадия заявила:

– Ни в коем случае! Сам!

Она, понятно, тоже прибежала. Наперегонки с медсестрой. Я как посмотрел на её причёску – падение Французской империи называется, так сразу понял: всё, Исааку крышка. Подумал, что его теперь опять в ожоговом запрут. В том, который с жёлтыми стенами. Ну, кукушкино гнездо!

Главное, медсестра ещё такая… вроде как подтвердила:

– Это какое-то форменное сумасшествие – школьников к станку подпускать! – И сбрызнула несчастного трудовика таким взглядом, мол, да-да, форменное.

Я только сейчас понял, как они с этой Милдред Рэтчед[16] похожи. Только чепчика не хватает!

Вот ужас! Бедный Исаак!

А если серьёзно… что за несправедливость? Он же не виноват, что этот безрукий с фрезером обращаться не умеет. А если не умеешь – чего соваться, спрашивается?

В общем, я решил не дожидаться, пока всё обернётся не в пользу трудящихся, и сказал:

– Никто не виноват. Это всё фрезер.

Леокадия с медсестрой уставились на меня как на фашиста.

Серьёзно? Я-то тут при чём?! Ну ладно медсестра! У неё же, считай, готовенького психа из-под носа увели. Тёпленького такого! Понятно, что она разозлилась. Но Леокадия-то? Как она вообще посмела во мне сомневаться?!

А Исаак тоже – отколол номер. Сказал:

– Ты тут ещё повыступай мне!

Нормально! Я вообще-то в его защиту выступал. Реально, псих какой-то!

Хотя, если разобраться, я Исаака понимаю. Фрезер – это же его питомец, вроде как домашний. Вот если бы мой Рузвельт, когда был жив, кого клюнул, я бы его тоже защищал, до последнего. Нет, ну а что? Это же зверь! Его вообще нельзя без разрешения трогать. А попугаев особенно…

В итоге я устал что-то доказывать, плюнул и сказал:

– Разбирайтесь сами. Меня это не касается.

Но Леокадия и в этом усмотрела какой-то подвох. И строго так:

– Ещё как касается!

Реально… Что за муха её укусила?

А медсестра – вот где двуличное существо – тут же стала поддакивать. Мол, вот-вот. А сама ещё недавно на Исаака все факты вешала! И такая – этому:

– Нас с тобой уж точно не касается. Пойдём в медпункт – я тебе порез обработаю.

Он даже пикнуть не успел, а она его уже – цап – и утащила в своё логово. ||

▶ Вообще, вся эта ситуация была, мягко говоря, странная. Но я тоже – такой человек – всегда стремлюсь расставить все точки над i. Поэтому, как только они ушли, я сразу обрушился на Леокадию с вопросами. Спросил:

– Леокадия Альбертовна, что значит