– Ну что, шумят? – Генка и не заметил, что с другой стороны окна так же на корточках сидит и смотрит на него Павел Быковский. В одной руке он держал наушник, из которого раздавалось что-то негромкое и мелодичное. – Сегодня все шумят, – сам себе ответил Павел и понес наушник к уху, но на полдороге остановился. – Ты, если что, звони. У меня днем дома никого. Телефон мой у тебя есть? – Генка кивнул, но Быковскому не нужны были его кивки. Он уже целиком был погружен в музыку.

Сидоров выбрался из угла. Можно попробовать снова проникнуть в свой класс, благо у них сейчас шел самый мирный урок – история. Но сил на это не осталось. После сегодняшнего ни с кем воевать не хотелось. Даже домой идти желания не было. Там его ждала бабка с бесконечными рассказами, в кого Генка уродился таким бестолковым. Каждый раз она путалась и приписывала самые скверные черты характера внука то матери, то отцу.

Генке было все равно, с кем его сравнивали. Ему очень хотелось, чтобы его оставили в покое. Навсегда!

Генке было лет десять, когда отец ушел из дома окончательно. Пропадал он постепенно. Сначала не пришел на одну ночь, через какое-то время стал исчезать на все выходные. А потом мать отправила его вещи по указанному в записке адресу. И хоть отец уже давно жил своей семьей, где у него были свои дети, он как-то незаметно все время присутствовал в Генкиной жизни. Звонил в школу, узнавал об успехах сына, передавал через бабушку подарки.

А вот мать как сквозь землю провалилась. Через год после ухода отца она тоже перестала приходить домой. Сначала на одну ночь, потом на две, потом была продана квартира, и Генка с братом перебрались к бабушке, а мать уехала жить к своему новому мужу.

Последним сбежал старший брат Ванька. Он жил то в общежитии, то у друзей, только бы не появляться в их тяжелой, заставленной вещами квартире.

Генка поудобнее перекинул через плечо рюкзак и с тоской поглядел на занесенный снегом

двор.

Ну, неделю он еще так продержится, а потом что? Ничего. В конце концов, он свалится с воспалением легких и пропустит полчетверти. Можно было, конечно, попробовать: отучиться этот год на двойки и, превратившись во второгодника, вновь вернуться в свой уже десятый класс. Но для этого нужно ждать целых полгода. А столько он вряд ли выдержит.

Как-то вдруг все стало плохо, и Сидоров уже не знал, куда податься с этой разрывающей душу тоской.

Рядом послышался хруст снега, и Генка сбросил с себя оцепенение.

– Ну, пойдем, что ли?

Быковский зябко передернул плечами – куртка у него была не по-зимнему тонкой.

– Да я вот думаю к отцу податься, – неуверенно пробормотал он.

– А… – равнодушно протянул Павел. Голова его была занята другими мыслями. – Тогда бывай.

Он ушел. На секунду Генка позавидовал свободе одноклассника. Быковский мог идти куда хотел. Его не будет ждать завтра утром милиционер, не встретит на пороге квартиры бабушка и не начнет вешать грехи всего семейства на него одного. Грустно!

Генка скатал снежок и запустил им в березу.

Нет, стоять и страдать – это не дело. Одноклассники ему в данном случае не подмога. Учителя тоже разбираться в его деле не спешат. От бабушки сочувствия не дождешься.

Оставался брат. А на что еще даны старшие родственники? Как раз на то, чтобы защищать младших!

Уже полтора года Ванька учился в университете. Кем он хочет стать, Генка так и не понял, то ли филологом, то ли психологом, то ли спелеологом. Ванька ухитрялся одновременно заниматься всем, а среди его учебников легко соседствовали высшая математика и двухтомник Канта.

Сидоров приблизительно представлял, где находится небольшое старинное здание университета. Помнил его полукруглый фасад, причудливый овальный холл, куда выходили двери нескольких аудиторий. В этих аудиториях, ступеньками парт взбирающихся наверх, пахло как-то по-особенному – сладковатым запахом старого дерева, неистребимой пыли и мела. Казалось, все слова, сказанные под этими высокими потолками, никуда не делись, а так и остались летать между рядами.

В университет Генка и направился. В метро днем было непривычно свободно. Генка пристроился около окна и стал считать фонари. Была у него такая детская привычка. Если прижать лицо к стеклу, то заметны пролетающие в тоннеле яркие шарики света. Иногда белые, иногда красные. Количество их между станциями разное. В первую же поездку Генка запомнил, где сколько. И теперь каждый раз проверял свое внимание – все ли он заметит, ничего не пропустит?

Выходя из метро, Сидоров уже был глубоко убежден, что Ванька ему поможет. Непременно поможет! А как же! Возьмет жить к себе или приедет в школу и поговорит с Алевтиной. Ванька был такой здоровый, что мог запросто уложить на лопатки участкового Пушкова, так что теперь можно ни о чем не переживать.

С первой попытки через проходную Генка не прошел. Охранник строго зыркнул в сторону слишком юного «студента» и не пропустил, заблокировав вертушку ногой. Пришлось ждать перемены, когда туда-сюда, не давая двери закрыться, повалили толпы настоящих студентов. Сидоров затерялся в шумной компании и, прячась за спины парней, проскочил через турникет. Водоворот людских тел повлек его в сторону, откуда вкусно пахло едой, но Генка заработал локтями и стал пробиваться обратно, к хорошо знакомому овальному холлу.

Последний раз Генка здесь был в мае. С бабушкой стало плохо, и он в панике прибежал сюда за братом. В тот раз он долго бегал по этажам, не зная, в какую аудиторию сунуться. Сейчас же Ванька сам налетел на него. Неожиданно веселый, большой и уверенный.

– Братухин! – заорал Ванька, крепко обнимая перепуганного Генку, отчего в груди у него снова что-то болезненно хрустнуло. – Почему такой зеленый? Отчего на жизнь смотришь кисло? – Он перестал его мять и внимательно вгляделся. – Что молчишь? Опять что-то случилось? Как бабка?

– Да все там нормально, – высвободился из тяжелых рук брата Сидоров.

– А что это ты на лицо такой красивый? – Ванька наконец заметил приличный синяк, оставшийся после столкновения с Алексом.

– Слушай, тут такое дело… – быстро заговорил Генка, поднял глаза на брата, и внезапные слезы брызнули из его глаз.

– Э-э-э, брат, – разочарованно протянул Ванька, оглядываясь. – Да ты, я смотрю, совсем того… А ну, пойдем!

Он обнял Сидорова за плечи и повел из узкого коридора в широкий холл, где толпилось много народа, где все были такие улыбчивые, веселые, где все куда-то бежали, с кем-то здоровались, спешили, сталкивались друг с другом, хохотали и шли дальше. В этом водовороте Генке стало невероятно хорошо. Так хорошо, как давно не было. Все обиды и расстройства остались позади. Теперь-то уж ему точно помогут справиться со всеми проблемами.

– Эй, Вано, ну, ты где? – крикнули сбоку, и брат резко остановился. – Мы там уже очередь заняли, а ты шел, шел и не дошел.

– Заняли, так стойте, – махнул Ванька. – Я сейчас!