так со мной поступил? Предал… сделал больно, унизил… растоптал… променяв на эту…Сердце сжалось от этих мыслей.

— Лика, ты помнишь наш первый танец? — еще бы я не помнила, ведь он был так галантен и не скрывал своего интереса. Смотрел только на меня, пренебрегая всеми, а я думала, что стала самой счастливой на свете. Но это было тогда… теперь, наверное, он также смотрит на Ханну…

— К чему это, Альберт? — пытаюсь быть равнодушной. — Пытаешься вызвать во мне ностальгию? Думаешь, что я расплачусь и кинусь в твои объятия?

— Ты же любишь меня, — стоит на своём. — Мы так любили…

— Именно! Любили. Ты сам, своими руками, убил нашу любовь, разрушил то, что было между нами, — пристально смотрю в его глаза. Он их опускает на мгновение, а потом уверенно смотрит на меня снова.

— Да я совершил ошибку, но неужели я не достоин шанса всё исправить?

— Ошибку? Ну что ж вы с папой заладили «ошибку»?! — скрещиваю руки на груди. По ошибке можно набрать не тот номер, можно повернуть не на том повороте, но измена, Альберт, это твой выбор, осознанный. Ты знал, что мне будет больно, но сделал. Ты просто надеялся это скрывать, но твоя Ханна оказалась пронырливой, — возмущаюсь я, вскинув руки. — Видишь, даже она тебя не хочет делить ни с кем. А ты! Ты мне предлагал жить втроём! Я просто поражаюсь твоей беспринципности и наглости. Предложить мне, мириться с любовницей. Одной, а потом второй, или сколько их там?!

— Лика…

— Что? Сколько их было, Альберт? Ты хоть когда-то был честен со мной? Тебе нужен брак по договорённости. Вот что я поняла. Ты хочешь продолжать жить со мной, потому что тебе так удобно, потому что ты боишься потерять контроль над компанией, и трахать за моей спиной, точнее уже не скрывая, всех кого захочешь. Но я… — прикладываю руку к своей груди. — Я не хочу так. Да я старомодная. Я хочу семью, я хочу мужа. который меня любит одну, который не смотрит по сторонам, для которого я буду одной единственной, как и наши дети, потому что я знаю, что готова дать это же в ответ. Я не смогу так жить. Я теперь тебе не доверяю. Каждый раз буду искать свидетельства твоей измены, снова и снова, терзаясь мыслями, а был ли ты сегодня с ней или ещё с кем-то?

Выпалив все на одном дыхании, только сейчас понимаю, что раньше боялась даже пошевелиться, слово поперёк сказать. Переведя дыхание, гляжу в глаза Альберту. Он был так уверен в моей любви и наивности, что даже не подумал, что может всё разрушить. Думал, что я никогда не решусь, не осмелюсь расстаться, что даже его измены буду готова терпеть. Словно тогда, на выпускном, он подобрал никому ненужную, неуверенную в себе простушку, и она никуда от него не денется.

— Лика, прости, я все понял. Я…

— Хватит, Альберт. Своими поступками ты сделал всё… во мне не осталось больше любви. Уже слишком поздно. Уходи…

Не знаю, что вселилось в меня, но теперь в моей голове преобладало понимание нашего неизбежного разрыва. От этих мыслей, стало легче, словно что-то тяжелое свалилось с души. Но Альберт, считает по-другому. Он резко встаёт с кровати и стремительно приближается. Порывисто обнимает меня, так что у меня перехватывает дыхание. Я не могу даже вздохнуть, не говоря уже, чтобы издать хоть какой-то звук. Рукой он прижимает мою голову к своему плечу. Полотенце с головы падает, и он пальцами зарывается в мои мокрые волосы. Набрав в легкие побольше воздуха, я наконец набираюсь сил и пытаюсь оттолкнуть его.

— Тебе, правда, было со мной скучно в постели? — набравшись смелости, всё же решаюсь задать вопрос, мучивший меня после слов Ханны.

— Что? — тихо спрашивает муж.

— Ты сказал Ханне, что я в сексе холодная, как лёд?

— Господи, нет конечно… — эмоционально шепчет и стремительно подхватывает меня на руки Альберт.

Он прижимает свои губы к моим, не давая издать ни звука. Кладёт на кровать и заводит мои руки за голову. Не отпуская и не давая даже вдохнуть столь желанный мне кислород, Альберт напирает и судорожно ощупывает мое, еще влажное от душа, тело под полами халата. «Решил доказать мне обратное?» — понимаю я, и от этого теперь во мне бурлят страх, животная ярость и полная беспомощность. «Что, если он не остановится? Что если не послушает и просто возьмет свое?» — осознание этого захлестывает меня волной. Я сжимаю свои губы до боли, ощущаю руки уже эмоционально чужого мне человека, потому что то, что он сейчас творит не укладывается в голове. Его прикосновения больше не отзываются во мне волнами возбуждения и страсти, а лишь приносят боль, душевную и физическую.

Почти скулю в его рот, а слёзы струями текут по щекам. Пытаюсь вырваться, но он садится на мои ноги, полностью отрезая мои попытки к сопротивлению. Его язык, как скользкая змея, пробирается в мой сопротивляющийся рот. На секунду расслабляюсь и разжимаю челюсти, но лишь для того, чтобы в ту же секунду сомкнуть их, укусив его до металлического привкуса. Альберт мешкается, матерясь от боли, и ослабляет хватку. Мне удаётся вырвать одну руку и незамедлительно наградить его ударами ладонью. Бью куда придется, но все без толку, лишь злю его своим поведением. Еще пара бесцельных ударов и он со всей силы отшвыривает мою руку, та будто тряпичная с силой ударяется обо что-то, лежащее на кровати. Я понимаю, что это рамка с фотографией, которую рассматривал Альберт, до того, как попытаться принудить меня к близости. Недолго думая, хватаю ее и со всего размаха прикладываю ею озверевшего насильника. Мне страшно, и я бросаюсь снова в ванную. Успеваю закрыть замок и слышу проклятия в свой адрес. Сползаю по двери на пол и зажмуриваюсь. Не в силах поверить, хватаюсь за голову и оттягиваю с силой волосы, будто пытаюсь проснуться. Но это не сон. Это кошмар наяву.

— Черт, Лика! Твою мать! Ненормальная! — слышу разгневанные проклятья за дверью, и в доказательство к этому, он с силой ударяет в дверь кулаком.

Я содрогаюсь от ужаса и сильнее обхватываю голову руками, стараясь не трястись. Молчу. Боюсь, что истерика победит, и я сорвусь на громкие