Стоял солнечный август, и все занятые реставрацией работники собирались за длинным столом во дворе замка. Когда пришел Курт, Нэнси еще не было. Она появилась некоторое время спустя — спокойная, как будто ничем не была расстроена.

Они сидели рядом с самого первого дня. Вот и сейчас Нэнси подошла к своему привычному месту и, улыбаясь Фионе, которая уже несла ей тарелку с мясным рагу, села.

Курт, продолжая размышлять о ее проблемах, напрягся, почувствовав, что, несмотря на внешнее спокойствие, она напряжена. Его так и подмывало положить ей руку на талию и привлечь к себе, согрев своим теплом, заставить забыть обо всех неприятностях на свете.

Один из мастеров-отделочников рассказывал какую-то историю, приключившуюся с ним и его приятелем во время отдыха в Испании. Курт не слушал, поэтому уловил лишь то, что речь шла о молоденькой испанке, к которой воспылали страстью и сам мастер, и его друг. Все же остальные буквально покатывались со смеху, настолько весело и увлекательно рассказчик посвящал их в подробности своего приключения.

Когда у Нэнси в кармане зазвонил сотовый и она отошла от стола, чтобы не мешать, никто не обратил на это ни малейшего внимания. Только Курт напряг слух, решив, что должен любым способом выяснить, что же ее так сильно тяготит.

— Привет, — сказала молодая женщина в трубку довольно сдержанно. — Прости, я сейчас занята… — По-видимому, ее перебили, так как она замолчала, не окончив фразу.

Курт положил вилку на тарелку и медленно повернул голову. Нэнси стояла к нему боком и смотрела перед собой — видеть, что за ней наблюдают, она не могла. Курту сразу бросилось в глаза, что ее щеки покраснели, а грудь, обтянутая светло-голубой тканью футболки, вздымается слишком часто и высоко. Ей говорили явно что-то неприятное.

— Нет! — выслушав собеседника, воскликнула она несколько раздраженно. — Ты ошибся! Я всего лишь ужинаю, поэтому и сказала, что занята!

Курт не сводил с нее глаз. Он был почти уверен, что Нэнси говорит с мужем, и убедился в этом, когда, выслушав очередную порцию каких-то определенно обидных слов, Нэнси назвала его по имени.

— Том, не вынуждай меня грубить тебе.

По-видимому, муж усомнился в том, что она отважится на такое, причем, как догадался Курт, в весьма неучтивой форме.

— Сумею! — ответила Нэнси. — Ты еще не знаешь, на что я способна!

Курт едва сдерживался. В его присутствии женщине, которую он почти боготворил, говорили что-то нелицеприятное и оскорбительное, а он ничего не мог предпринять. Ему было отвратительно бездействие, равно как и осознание того, что его никто не просит вмешиваться в не свое дело.

— Умоляю тебя! — произнесла Нэнси, нервно раздувая ноздри. — Давай прекратим этот бесполезный разговор. Я и так уступила тебе, пообещала, что выполню твое требование. Большего не проси!

Какое требование он ей предъявил? — забеспокоился Курт, сходя с ума при виде мучений любимой женщины. Забыть о работе? Поэтому она чуть не заплакала, когда я заговорил о ее блестящем будущем? Чего он просит сейчас? Хочет, чтобы она бросила все сию же минуту? Вернулась домой и до конца своих дней занималась только тем, что ублажала его?

Нэнси на редкость талантлива, неужели ему об этом неизвестно? Кретин! Как он смеет так издеваться над ней, почему не задумывается, что работа играет для нее крайне важную роль?

— Том, я ведь сказала, что ужинаю, — произнесла Нэнси жестко, становясь совсем на себя непохожей. — Я перезвоню тебе позднее.

Муж явно что-то ответил.

— Хочешь верь, хочешь не верь, — отрезала Нэнси. — Это твое дело. Пока.

Она вернулась к столу в гораздо большем напряжении. Никто этого не заметил, кроме Курта, который насилу сдерживался, чтобы не взять ее за руку, не увести отсюда и не заставить обо всем ему рассказать. Впрочем, именно так он и собирался поступить, но позднее, когда Нэнси немного успокоится.

Она ни на кого не смотрела, долго сидела, глядя в тарелку, и перемешивала вилкой кусочки мяса. Потом резко поднялась и, сказав Фионе, что рагу очень вкусное, но у нее внезапно разболелась голова и ей нужно срочно прилечь, удалилась.

Курт не знал, как ему быть. Продолжать сидеть за столом в окружении смеющихся людей, в то время как его милая прекрасная Нэнси заливается в своей комнате слезами или, быть может, опять разговаривает с Томом, к которому он воспылал ненавистью, казалось ему невыносимым.

Как только молодая женщина скрылась из виду, Курт собрался было последовать за ней, но тут же отказался от этой идеи, посчитав, что Нэнси лучше побыть сейчас одной, может и на самом деле прилечь. Скоропалительных решений принимать не следовало, действовать надлежало осторожно и в правильно выбранный момент. Теперь Курт был уверен, что просто обязан заставить Нэнси довериться ему.

В эту пятницу молодая женщина осталась в замке, отложив поездку домой на завтра. Во второй половине дня свои владения должна была посетить хозяйка, Мораг Уиндленд. Согласно договоренности с Куртом, она все это время вообще не показывалась у стен замка и, соответственно, не вмешивалась в ход подготовительных работ.

Нэнси точно знала, что Том придет в неистовство, когда услышит, что она приедет только на следующий день, поэтому не торопилась сообщать ему эту новость.

Их отношения медленно, но верно заходили в тупик, и молодая женщина ужасно мучилась. После того как она первой прекратила телефонный разговор, Том явно испугался и сменил тактику. Всю последующую неделю заманивал ее на выходные домой, а в пятницу, когда она приехала, устроил ей романтический вечер при свечах и был с ней необыкновенно нежен ночью.

Удивительно, но и его ласки, и разговоры о будущем теперь ничуть Нэнси не радовали. Напротив, удручали, даже раздражали. Позволяя ему обнимать и целовать себя — у нее не было другого выбора, — она думала о Курте Ричардсоне и чувствовала себя преступницей.

В субботу Том повез ее на концерт в Глазго в «Ройал концерт-холл», и этот его жест пришелся ей по душе. Домой Нэнси вернулась в чудесном настроении, которым муж ловко воспользовался. В постели, после занятия сексом, он наконец завел речь о том, ради чего, собственно, и обхаживал жену два вечера подряд.

— Вот так мы и будем теперь жить: ходить в театр и на выставки, устраивать себе маленькие праздники. Естественно, если ты этого захочешь… — Он говорил мягко и тихо, но Нэнси знала, что кроется за этим спокойствием, и молчала. — Ответь мне, дорогая, что для тебя важнее: наша любовь, семья, дети, которые у нас обязательно появятся, или бесконечные скитания по стране, непрекращающиеся разлуки?

Нэнси хотела в который уже раз объяснить ему, что обожает в своей работе не скитания, а нечто гораздо более сложное и значительное, но не стала. Муж все равно ничего не понял бы. Впрочем, объяснения были уже ни к чему. Следовало принять решение — раз и навсегда. И разумеется, выбрать семью, а о восстановлении памятников старины забыть — этого требовало ее воспитание, представления о морали, которых она придерживалась.