ее служанке? Этой … Как ее. Франкиске. А может и впрямь тебе стоит покинуть своего господина: купить домик, землицы, заняться выращиванием капусты, нарожать детишек…

– Если будет на то воля вашей светлости. – ответил слуга с самым покорным выражением на лице.

– Только ведь я тебя знаю, дружочек. – добавил герцог сладчайшим голосом. – Ты так проживешь неделю, а потом зарежешь свою брюхатую жену и спалишь дом. Причем перед смертью ты так натешишься, что соседи так и не смогут понять: жену ли ты убил или разделывал свинью?

И эту насмешку слуга стерпел, хотя лицо его становилось все мрачнее и мрачнее.

– Да ты я вижу чем-то расстроен мой милый Корбл? Неужели мои глупые фантазии встревожили тебя, и ты испугался за эту милую венгерскую девочку. Ты, я полагаю, на многое готов, чтобы спасти ее, но вот сможешь ли ты спасти ее от самого себя. Из всех людей, с которыми сводила меня судьбы, ты мне представляешься самым опасным. А впрочем, зачем мы будем гадать? Я отдаю ее тебе. Иди и забери ее из покоев моей супруги. А чтобы герцогиня не помешала тебе и не продырявила тебя из арбалета, передай ей мое послание.

И их светлость протянул Корблу небольшой медальон на золотой цепочке.

– Попроси герцогиню прийти сюда… Впрочем, тебя она на дух не переносит. Пусть это сделает кто-то из прислуги. Пусть просто передаст ей и скажет, где ей меня найти, а сам ты возьми пару человек на подмогу и волоки эту Франкиску к мастеру Яну.

Лицо Корбла перекосилось от злобы и разочарования, но герцог успокоил его.

– Не кривись, раб! Я сдержу свое слово и отпущу ее, в положенное время. Но покуда, хочу тебе напомнить, вокруг замка по-прежнему стоят солдаты моего кузена Ансельма и прежде, чем ты отправишься в свадебное путешествие, не худо бы расчистить тебе дорогу. А то вместо зерна под ноги, в вас с новобрачной полетят пули и стрелы, как напутствие к долгой и счастливой семейной жизни. Да и нельзя вести невесту под венец, если в церкви не будет ее ближайшего родственника. А ведь он пока еще гуляет на пиру у курфюрста Ансельма и неизвестно что за тосты он там произносит.

На эти словах Корбл поклонился еще ниже и с самым почтительным видом протянул руку за медальоном.

– Поищи такого посланца, которого она бы встретила без страха и отвращения.

После того как слуга отошел от герцога на достаточное расстояние, его шаги ускорились, и он почти бежал по крепостной стене. Спустившись во двор, он стоял какое-то время озираясь по сторонам, пока не заметил мальчишку в поварском фартуке. Лицо у мальчика было заспано, а глаза напуганы, в руках он держал медный котел, который, судя по всему, ему было велено вычистить.

– Как тебя зовут? – спросил Корбл, стараясь, чтобы голос его звучал вежливо и даже мило.

– Ганс, господин.

– Ты помогаешь на кухне?

Поваренок, а это был наш старый знакомый, с ужасом смотрел на высокого лысого, одетого во все черное слугу его светлости. В придворной иерархии, а с ней мальчика познакомили в первые же дни, Корбл занимал второе место, то есть в глазах обслуги он стоял даже выше герцогини и лишь ненамного ниже его светлости. Впрочем, до этого Гансу еще ни разу не доводилось разговаривать с человеком, о котором в замке говорили с таким трепетом и с таким ужасом молчали.

– Да, господин. Я служу на кухне под началом старшего помощника главного повара. Он велел мне заняться делом и вычистить этот медный котел, но там на площади, там…

Ганс не видел что именно происходило на площади, потому что проспал. Он не собирался, но на кухне у очага было так тепло, а его начальник так похрапывал, как будто призывал последовать маленького Ганса своему примеру, что поваренок прилег буквально на минуточку и проснулся только когда на площади раздались выстрелы.

– Что-то грохотало.

– Ты никогда не слышал, как стреляют из аркебузы, мой мальчик? – спросил Корбл и глаза его блеснули страшным озорным огнем. – Да, наверное, в город уже вошла пехота его высочества. А может стреляли его дворяне, которым показалось, что перед ними не горожане, а закованные в латы имперские жандармы. Впрочем, ты говорил, что помогаешь на кухне.

– Да, господин.

Ганс почти плакал, так было ему страшно от разговора с этим черным человеком. Так он боялся, что предложи ему теперь кто-то бросить этот тяжеленный медный котел, скинуть с себя кожаный фартук и бежать, он бы не задумываясь так бы и поступил, но беда-то была в том, что предложить было некому, а выходы из замка были накрепко заперты. Поэтому он собрал в кулак все свои силы и стоял, надеясь, что когда-нибудь его все же отпустят с миром и он побежит в комнату портомоек забьется лицом в мягкий передник доброй Марты, а она станет гладить его по волосам и все конечно же наладится.

– И тебя наверное послали вычистить этот котел?

Ганс смог только кивнуть в ответ.

– А знаешь ди ты, мой славный мальчуган, – почти промурлыкал Корбл. – Что их светлость, наш добрый герцог Альберт не станет сегодня ужинать и, стало быть, этот котел может вполне подождать до завтра?

– Не станет? – спросил тихо Ганс.

– Именно так, мальчик. Его доктора посоветовали ему отказаться от ужина.

– А люди там на площади? – совсем тихо прошептал поваренок.

– И они сегодня тоже ужинать не станут, уж поверь мне. Но ты все равно можешь сослужить их светлости службу, если прямо сейчас побежишь к герцогине Албертине, твоей доброй госпоже и передашь ей этот медальон. Ты ведь знаешь где ее покои?

– Да.

– И не забудь ей передать, что медальон этот шлет ей, герцог Альбрехт, граф Хеннеберг, любящий её супруг.

В руку Ганса Корбл вложил маленький медальон на золотой цепочке и мальчик изо всех сил побежал выполнять данное ему поручение.

– В рыцарском зале. – прокричал ему в спину Корбл. – Герцог ждет ее в рыцарском зале.

Глава тринадцатая.

Но нам пора распрощаться ненадолго с замком герцога Альбрехта и отправиться на поиски нашего старого знакомого, ради которого мы и затеяли весь этот рассказ.

Понятное дело, что ни Лукас, ни его друзья не желали оставаться в старой дозорной башне, когда в городе затевалось что-то грандиозное. Даже и сам Абелард, натянул на себя изъеденный мышами колет с орлом Хеннебергов, чтобы идти вместе с ребятами в сторону рыночной площади. Он хотел было ко всему опоясаться ржавым своим мечом, но