— Да, я там обжилась. Короче, подруга, если хочешь услышать, что мысль о переезде пришла в голову Алуну, а он уговорил меня, то зря теряешь время. Поначалу она нравилась ему больше, чем мне, но я тоже была не против. Впрочем, какая разница, если мы все равно решили перебраться в Уэльс?

— Ты всегда делаешь, что он хочет?

— Конечно, когда речь идет о подобных вещах. Он в семье добытчик.

— Ты позволяешь вытирать об себя ноги, Ри. А я говорила, что так оно и будет.

— Неужели? Вот и неправда.

Гвен вроде бы отступилась. Она смяла обертку от сигаретной пачки, сунула ее в переполненную пепельницу и аккуратно смахнула со стола пепел.

— Как Алун? — спросила она с кривой улыбкой.

Почти полсекунды вопрос казался вполне безобидным, как легкий билет на экзамене — подойдет все, что бы ты ни ответил, лишь бы по теме. Рианнон едва не начала рассказывать о результатах медицинского осмотра месячной давности — доктор тогда еще сообщил довольно холодным тоном, что печень, сердце и легкие Алуна в прекрасном состоянии, — но решила, что будет тактичнее об этом не упоминать. Она заметила, что Гвен подняла брови, прежде чем улыбнуться. Экая у нее богатая мимика!

— Как обычно, — сказала Рианнон. — Веселый и шумный, кроме тех случаев, когда мне это не нравится. И меня это вполне устраивает.

Гвен ответ не понравился. Она торопливо встала и нетвердой походкой направилась к помойному ведру позади Рианнон. С громким шорохом запихала в него пустую бутылку, втоптала ее поглубже и стала стучать пепельницей о край ведра, вытряхивая мусор. Все это время она молчала — наверное, перегруппировывалась. Когда Гвен заговорила, по звучанию голоса было понятно, что она стоит, повернувшись спиной. Рианнон беспокойно поерзала на стуле.

— Знаешь, твое письмо ошарашило Малькольма. До нас уже доходили слухи, но ничего определенного. Он буквально ошалел.

— Надеюсь, не от ужаса.

— Конечно, нет. От восторга. От радости. — Гвен не было видно, но громкий хлопок недвусмысленно дал понять, что она делает. — И еще кое-чего — ты же сама понимаешь, Ри.

Гвен подошла к столу, держа новую бутылку вина и пустую, но грязную пепельницу, и с размаху плюхнулась на свое место.

— Ты была его первой любовью, — безапелляционно заявила она.

— Приятно слышать. Он ужасно милый.

Рианнон не покривила душой и не могла понять, почему ей так неловко говорить об этом вслух.

— Он ничего не рассказывает, — продолжила Гвен, взглянув на часы. — О том, что у вас было.

— Гвен, ему нечего рассказывать. Ничего не было.

Рианнон почувствовала, что почти восхищается подругой и одновременно хочет стукнуть ее чем-нибудь тяжелым — за то, как та приняла объяснение, даже не пытаясь сделать вид, будто поверила или, наоборот, не поверила. Просто кивнула, а затем принялась вертеть в руках заново наполненный бокал, и лишь по сдвинутым бровям можно было понять, что она вот-вот начнет атаку. Едва Гвен набрала в легкие воздуха, как в дверь позвонили, резко и настойчиво. Мгновение спустя Рианнон услышала голос Дороти и усмехнулась про себя.

Дороти ворвалась в комнату, долго обнимала Рианнон, извинилась за то, что пришла раньше назначенного времени, потребовала, чтобы ей рассказали все новости, и выслушала их — по крайней мере молчала и смотрела на подругу, пока та говорила. Такое поведение заинтриговало Рианнон и явно огорошило Гвен, которая заметно сдерживалась, чтобы не воскликнуть, что все подстроено с единственной целью — выставить ее в неприглядном свете, а Дороти ведет себя непорядочно и долго не продержится. Так или иначе, с последним она бы попала в точку: Дороти осушила первый бокал уже через десять минут, второй — еще быстрее. Задолго до конца вечера (но уже после того как Алун, Малькольм и Перси вернулись из паба), она принялась рассказывать всем, а потом только Гвен, об одном племени из Новой Гвинеи, которое строит на деревьях хижины, однако в них не живет; возможно, в далеком прошлом эти дома предназначались для душ предков, а может, и нет. Когда пришло время идти домой, она послушно пошла к двери и минут пятнадцать пыталась выйти, несколько раз повторив, что утром ждет Гвен и Рианнон у себя дома, на чашечку кофе.

— Думаешь, она теперь всегда в таком состоянии? — спросил Алун, когда они с Рианнон раздевались в маленькой спальне для гостей. — Малькольм кое-что рассказывал.

— Наверное, хотя мне кажется, что сегодня она перебрала на радостях, что нас видит.

— Скорее тебя. На меня у нее времени не нашлось. — Он стоял на одной ноге и энергично тряс другой, пытаясь вытащить ее из штанины. — Интересно почему?

Рианнон села на кровать и начала тщательно взбивать подушку, придавая ей форму поудобнее.

— Она была трезвой, когда пришла.

— Просто если выпивать каждый день, образуется что-то вроде критической массы. Достаточно принять совсем немного — и все, с ног долой.

— Вот бедняжка!

— К чертям собачьим таких бедняжек, — произнес нараспев Алун, укладываясь в постель. Он выключил свет, лег и обнял Рианнон, как обнимал всегда, вернее, каждую ночь, когда был с ней. — Это мы бедняжки, нам приходится это терпеть. А больше всех не повезло старине Перси.

— Думаю, он с ней справляется. Я вообще-то хотела сказать, что она, видимо, все понимает. Не пила целый день, хотела быть в нормальном состоянии, когда встретит меня, старую подругу. Наверняка она знает, что обычно напивается. Или нет?

— Какая разница, знает или не знает. Ей все равно, иначе бы не надиралась.

— Скорее всего она ничего не может с собой поделать, слишком поздно.

— Если смогла сдержаться и не пить один раз, значит, может.

Алун довольно долго шмыгал носом, откашливался и кряхтел. Закончив, он сказал:

— Похоже, старушка Гвен тоже не прочь пропустить стаканчик-другой, правда?

— Правда, а раньше вообще не пила. Она сильно изменилась.

— Я, конечно, сужу со своей колокольни, но годы возлияний не могут не сказаться на характере человека. Господи, куда мы с тобой попали? Ладно, зато не соскучимся. В некотором смысле. Вот с тобой, милая, таких проблем никогда не будет. Впрочем, и других тоже. Как отрадно это осознавать!

Через одну-две минуты Алун убрал руки с тела Рианнон и повернулся к ней спиной. Обычно он так не делал.

Спустя несколько дней телеканал «Кембрия ТВ» организовал интервью с Алуном в доме, который Уиверы сняли в Педварсенте, бывшей рыбацкой деревушке, а теперь — пригороде, где они рассчитывали обосноваться навсегда. Когда-то от ныне исчезнувшей пристани многочисленные суденышки уходили за устрицами, в изобилии водившимися с восточной стороны до острова Корси, а улов продавался повсюду от Бристоля до Барнстейпла, пока перед Второй мировой войной чрезмерный промысел и загрязнение моря промышленными отходами не уничтожили устричные банки. В прошлом году тут выстроили пристань для яхт, и в Педварсент потянулись хозяева небольших казино и владельцы прачечных-автоматов из Бирмингема и населенных пунктов дальше к северу. Отдыхающие приезжали на выходные по автострадам М-5 и М-4 либо все чаще летали авиатакси, для чего в Суонсете на Корси построили грунтовую взлетно-посадочную полосу. Там, где раньше торговали жареной рыбой с картошкой, маринованными моллюсками, пирогами со свининой и пивом «Троит», теперь предлагали каннелони, паэлью, стифадо, баночное пиво «Фостер», красное испанское вино риоха и, само собой, «Курвуазье» с «панателами», длинными тонкими сигарами.