— Граф Гонт один. — Порученец ничего не подозревал. Еще бы, такое и в дурном сне не приснится.

— Мы доложим о себе сами, — распорядился Ричард, открывая дверь. — Скажите, чтобы нас не беспокоили. Полковник Нокс, виконт Мевен, идемте со мной. Остальные ждут в приемной.

Гвардеец отступил, красиво щелкнув каблуками, пропуская старого друга к старому другу, цивильного коменданта к командующему гвардией.

Удо сидел за столом у окна и что-то писал. Стук заставил его поднять голову.

— Я же просил… А, это ты. Что-то случилось?

Поднявшийся сквозняк пригнул язычки свечей, и Мевен торопливо прикрыл дверь. Слишком торопливо.

— Нет… Не совсем. — Святой Алан, как объявить человеку, что его обвиняют в покушении на друга? — Удо… Граф Борн… Граф Гонт, маркиз Салиган утверждает, что вы принудили его… нанять «висельников», чтоб убить герцога Эпинэ. Я понимаю, это не так, но, понимаешь… Цивильный комендант должен расследовать… Робер — Первый маршал, а Салиган… Мой долг…

— Ты, главное, не волнуйся. — Удо отложил перо и присыпал песком документ. — Так почему, говоришь, я хотел убить Иноходца?

— Ты хотел стать Первым маршалом. И еще из-за Марианны. — Лишь произнеся обвинения вслух, Дик осознал всю их нелепость. Удо внимательно выслушал и поправил воротник:

— Если достаточно моего слова — вот оно. Я не имею никакого отношения к нападению на Робера. Если нет, ничем не могу тебе помочь. Или лучше говорить «вам»?

Обиделся. А ты бы сам не обиделся, ввались к тебе Спрут с обвинениями в покушении на Альдо? Проклятая должность, а некоторые еще ей завидуют!

— Удо, — начал было Дик и замолчал, вспомнив, что они не одни. Гимнет-капитан и полковник стояли так тихо, что юноша про них позабыл. — Граф Гонт… — Слов не находилось, но Удо понял и так.

— Хорошо, — бросил он, поднимаясь, — не собираюсь тебе мешать. Ты осмотришь только кабинет или сразу пошлешь людей ко мне домой? Я могу написать дворецкому.

— Не нужно. — Дик еще никогда не чувствовал себя так мерзко. — Довольно кабинета.

— Не довольно. — Удо прошел к камину и пошевелил угли. — Осмотреть дворцовые апартаменты и не осмотреть дом — не осмотреть ничего. Если не хочешь сплетен уже на свой счет, придется заехать в гости.

— Ты должен поехать с нами.

— Если Мевен будет настолько любезен, что объяснит Темплтону, почему я его не дождался, — холодно бросил Удо. — Мне не нужны слухи.

А кому нужны? На месте Удо может оказаться кто угодно: Мевен, Дуглас, Эпинэ, он сам. Ричард представил, как роются в его бюро, перетряхивают книги, заглядывают в сундуки и гардеробы. И все из-за вконец обнаглевшего вора!

Надо сегодня же разобрать бумаги и сжечь ненужное, особенно стихи. Они все равно никуда не годятся…

— Монсеньор, — напомнил Нокс, — прикажете осмотреть комнату?

— Нет! — отрезал Ричард. — Мы уходим. Слова Гонта мне довольно.

То ли от разгоревшегося камина, то ли от ненависти к Салигану стало жарко. Ричард бросился к окну и рванул раму на себя, впуская ночной холод. Воспрянувший сквозняк плеснул занавесками, сорвал пламя с ближайшей из шести свечей, сбросил со стола недописанную бумагу, и Дикон едва успел ее подхватить…

Секретарь Левия походил на секретаря Адриана, как морискилла на коршуна. Брат Козимо вышагивал как капрал, белобрысенький Пьетро косился перепуганной левреткой.

— Я не слишком быстро иду? — прошелестел монашек, тряся четками. — Если Ее Высочество…

— Не слишком, — отмахнулась Матильда, взбираясь по скользкой от мокрого снега лестнице. Вообще-то старухе с юга при виде губок бантиком и голубых глазок полагалось рассиропиться, а было противно и стыдно. За себя, семнадцатилетнюю, влюбившуюся в слезливого принца. И за белокурого внука, на второй день царствования угробившего прорву народа.

— Осторожней, здесь порог.

— Вижу. — С Левием следовало говорить раньше. Если кто и мог удержать внука, так это кардинал, да и то до коронации, а теперь вино прокисло, остался уксус. Хочешь — пей, хочешь — лей…

— Ее Высочество к Его Высокопреосвященству!

— Спасибо, Пьетро, вы свободны.

Перед кардиналом следовало преклонить колени, но колени болели, да и пришла она не к духовнику, а к другу Адриана.

— Мы можем пройти в исповедальню. — Кардинал выглядел хуже некуда, одно слово — Дора. — А можем выпить шадди. Или моя принцесса желает чего-нибудь покрепче?

— Покрепче, — не стала ломаться Матильда, — и побольше.

Левий усмехнулся, отпер бюро, вытащил внушительный четырехгранный графин.

— Настойка на зеленых орехах, — объявил он, — помогает при болезни сердца. Или печени, или еще чего-нибудь. Главное, помогает, но шадди я все равно сварю. Для себя — вы можете не пить.

— Совсем не ложились? — Запах шадди, дыма и свечей, такой знакомый и спокойный. Прикроешь глаза — молодость, откроешь — старость.

— Ложился, — заверил кардинал, разливая настойку в знакомые до одури серебряные стопки. — Генерал Карваль закончил свои… благие дела еще вчера, в городе спокойно, Эпинэ придет в себя завтра или послезавтра. И почему мне было не лечь?

— Выспавшиеся люди выглядят иначе, — уперлась Матильда, принимая стопку.

— Лежать не значит спать. — Левий пошевелил лопаткой темный песок. — Когда и думать, если не ночью?

Адриан тоже ночи напролет думал и пил шадди. И жаровня у него была такой же, со спящими львами.

— Юнний шадди не пьет. — Кардинал то ли проследил взгляд гостьи, то ли просто догадался. — И не шадди тоже. Преосвященный Оноре отдал мне жаровню Адриана и кое-что из его вещей. Из его личных вещей, их было немного. Так что вас беспокоит?

Матильда допила настойку и поставила стопку на стол черного дерева. Напиток был крепким, почти тюрэгвизэ, только вместо перечного огня — вяжущая горечь.

— Я ничего не могу сделать, — призналась принцесса то ли себе, то ли Левию, то ли умершему Адриану, — ничего…

— Церковь дарит утешение многим, но не нам с вами, — мягко произнес кардинал. — То, что произошло, уже произошло. Вы можете что-то изменить? Я — нет! Значит, надо жить дальше. Вам сейчас плохо, но разве это первый раз?

— Не первый. — Матильда потянулась за графином, но Левий ее опередил. Булькнула, полилась в серебряное наследство коричневая с прозеленью струя. Вот бы напиться до потери если не сознания, то памяти.

— Что вас напугало? — Его Высокопреосвященство вытащил свою посудину из жаровни и, сощурившись, переливал шадди в чашки. — Армии на границах? Дора? Айнсмеллер?