Нола почувствовала, что ее сейчас тоже захлестнет ярость, но все же постаралась сдержаться.

— В запросе, который мистер Хетфорд отправил в Лондон с вашего разрешения, как я могу предположить, не было написано, что на должность учителя требуется именно мужчина.

— Я читал письмо Галена. Из него можно было сделать здравый вывод, что нам нужен именно мужчина. Только слабоумный это бы не понял.

Нола терпела этот мужской шовинизм из последних сил. Видит Бог, их хватит ненадолго!

— Я уверена, что вам хорошо известно, что лишь немногие преподаватели, будь то мужчины или женщины, готовы жить здесь, в вашей глуши, мистер Райнхарт. Иначе зачем бы вы обратились в агентство в Англии? Повторяю, у меня есть рекомендации мистера Шелби, подтверждающие мою высокую квалификацию. Смею вас заверить в том, я буду хорошей учительницей детям Галена Хетфорда.

— Не будете. Завтра вы возвращаетесь в Джулиа-Крик, со следующей почтовой каретой едете в Винтон, оттуда в Мериборо, а потом в Англию.

Нола Грейсон приосанилась. У нее были основания полагать, что ее высокий рост — не последний козырь в спорах с такими противниками.

— Я остаюсь!

Ленгфорд Райнхарт тоже выпрямился, насколько это было возможно.

— Повторяю еще раз. Я сказал, что вы уезжаете, и это значит, что вы уезжаете.

Он яростно стукнул палкой в пол, и этот стук отдался эхом по всему дому. У не впечатленной этим ни в малейшей степени молодой учительницы стоял перед глазами один из ее бывших питомцев — избалованный ребенок, который каждый раз топал ногами, когда что-то было не по его.

— Нет! Я никуда отсюда не уеду, — отрезала Нола Грейсон. — У меня договор о работе на год, и я собираюсь его выполнить. Продлевать мой контракт или нет, вот это уже в вашей воле. Если вы выберете второй вариант, я уеду, но сначала должен пройти год. Это мое последнее слово.

— Я подписал договор с Ноланом Грейсоном, а не с вами.

Ленгфорд Райнхарт открыл ящик письменного стола и вытащил свой экземпляр договора.

Она подошла и взяла у него бумаги.

— Меня зовут Нола Грейсон.

Тильден Шелби явно с умыслом размахнулся пером и оставил после ее имени черточку, которую можно было принять за букву «н». Что же, ловко. Ей вспомнился вопрос Эстер, как произносится ее имя. Теперь стало ясно, что имела в виду хозяйка гостиницы в Джулиа-Крик.

— Я никому не позволю себя дурачить! — заорал Ленгфорд Райнхарт.

— Вас и не дурачили, поверьте мне. Боюсь, что почерк у мистера Шелби не самый разборчивый, но обманывать он совсем не хотел.

Нола сознавала, что немного лукавит, но в конце концов она ведь проехала тысячи миль не для того, чтобы ей тут же отказали от места. Тильден Шелби прочитал ей письмо Галена Хетфорда вслух, и она прекрасно помнила: о том, что требуется именно преподаватель-мужчина, там четко сказано не было.

— Если уж мы заговорили о том, кто кого дурачит, — деловито продолжила молодая англичанка, — то скорее это относится к вам. Старое фото вашей фермы — это что? Вы хотели, чтобы у будущего преподавателя сложилось мнение, что здесь его ждет рай земной, и тем самым пытались сделать свое предложение более заманчивым, — она протянула старику снимок. — Все это мало похоже на то, что я увидела. Правда, мы приехали в темноте. Боюсь, что при дневном свете я буду разочарована еще больше.

Глаза Ленгфорда Райнхарта чуть не выскочили из орбит. Но сказать-то ему было нечего!

Нола почувствовала, что победа близка, и решила немедленно развить успех. Она сунула под нос старику договор о работе.

— Эти бумаги можно представить в любой суд, мистер Райнхарт. Даже здесь, в Австралии, где у вас шансы, безусловно, лучше. Но ведь под договором стоят наши подписи — моя и ваша. Вы наняли меня на год, и я дала согласие.

— Если вы думаете разжиться за мой счет, — мрачно вымолвил Ленгфорд Райнхарт, — билет до Англии я вам оплачу, но больше ничего не дам.

— Вы хотите меня оскорбить, сэр? Даже не пытайтесь. Финансовый аспект нашего договора — для меня вопрос вторичный. Я учительница! Я приехала сюда не для того, чтобы с порога развернуться. Впрочем, в ближайшие недели, так или иначе, пароходов из Мериборо нет. Вы же не думаете, что я буду жить под эвкалиптом?

Старик не сводил с нее ненавидящего взгляда:

— Вы уедете в Джулиа-Крик. Там есть гостиница, как вам известно. Здесь для женщин нет места.

Нола лихорадочно соображала. Если его сейчас не переупрямить, все пропало. Взгляд англичанки обратился к верхнему этажу. Там наверняка хватит комнат для целого коллектива учителей.

— Да что вы, сэр? А по-моему, здесь достаточно места!

— Я не желаю, чтобы вы оставались в моем доме, — стоял на своем Ленгфорд Райнхарт.

— Да я лучше действительно лягу спать под деревом, чем в доме злобного упрямого старика!

Ленгфорд от возмущения потерял дар речи. Таких женщин ему еще видеть не приходилось!

— Присланная вами фотография помогла мне сориентироваться. Насколько я знаю, в поместье есть здание бывшей школы. Там я и переночую.

— Ладно, будь по-вашему, — процедил сквозь зубы Райнхарт. — Я уверен, что это ненадолго. Вы очень скоро поймете, что наша жизнь не для вас. Оставайтесь, ну, скажем, на месяц, если вы столько выдержите, но преподавать в это время не будете. Вы отправитесь на следующем корабле, который поплывет в Англию. Только за это время не попадайтесь мне на глаза.

— Вы мне тоже, сэр, — отрезала в ответ Нола.

По выражению лица старика она поняла, что он не сдастся. Единственным утешением было то, что, возможно, за эти несколько недель что-либо прояснится. Кто знает, может быть, она будет даже рада уехать отсюда.

— И я буду учить детей! Даже не пытайтесь мне мешать в этом.

После всех неприятностей этого дня Нола вдруг почувствовала ужасную слабость. У нее буквально подламывались ноги.

Да и было от чего. Она едва не погибла, поместье Ленгфорда Райнхарта ни в малейшей степени не отвечало ее ожиданиям, а хозяин встретил ее крайне враждебно. Пожалуй, ни одно из этих обстоятельств в отдельности — даже первое! — не смогло бы поколебать ее уверенность в себе и оптимизм, но вместе взятые они оказались сокрушающими.

К глазам готовы были подступить слезы, и Нола всю свою волю направила на то, чтобы мистер Райнхарт не заметил ее состояние. Она должна держаться!

— Я удивляюсь тому, как… как вы бессердечны, — сказала молодая женщина, и голос ее был спокоен. — Чтобы добраться сюда, мне пришлось провести в дороге несколько недель.