командно-штабной машины, из которой и велось то самое координирование войсками группировки. Одноэтажное административное здание с двумя входами-выходами, вокруг которого, как мелкие букашки, сновали туда-сюда «зелёные человечки», служило штабом сводного тактического мотострелкового батальона под командованием того самого майора Ксенофонтова.

По четырём углам элеватора располагались огневые точки, укреплённые мешками с песком и землёй, а также толстыми бумажными куль-пакетами по пятьдесят килограммов, набитыми импортными фиолетовыми семенами подсолнуха и розовыми зёрнами кукурузы. Иностранное происхождение содержимого было указано на самих пакетах и лишний раз подтверждало тезис, что западным хозяевам Украины будущее этой страны, как и её сельских угодий было, как говорится, «до фонаря».

– С таким зерном можно получить огромный урожай, раза в два больше обычного, но только два года кряду, а потом земельку можно списывать навсегда, – сказал как-то в разговоре российский контрактник Сашка-снайпер из Уфы.

Как оказалось, после Второй чеченской кампании Сашка умудрился недолго поработать на земле в родной Башкирии, но армия взяла верх, когда жена неожиданно обеспечила пополнение личного состава семьи старшего сержанта Хотина Александра Ивановича. На Украину он поехал, не сомневаясь ни в себе, ни в успехе спецоперации.

Упаковок с «суперсеменами» было достаточно, чтобы ими не только укрепить огневые гнёзда, но и разбросать их под спальные места на бетонных полах продуваемых цехов. Сверху плотно сведённые кули-пакеты накрывались плащ-накидками, на которые люди укладывались, предварительно упаковавшись в спальные мешки, сохранявшие тепло даже при тридцати градусах мороза. Когда рядом полыхает незатухающий костёр, жить можно. Спать тоже получается, правда, вдыхать носом морозный воздух – не сказать, что приятно. Главное – чтобы костёр не погас и спальный мешок (хотя бы один на двоих) был…

В группе Чалого спальников не оказалось. Их почему-то российский куратор с подбитым глазом решил передать в распоряжение отделения управления, которое обслуживало и охраняло его персону вместе с группой быстрого реагирования на всякие неожиданные выпады украинских диверсантов. Россияне не бросили ребят на произвол, заметив попутно, что штабных хомячков и тыловых крыс, обирающих солдат, надо расстреливать при первом появлении на подступах к передовой. А Руслан Гроз справедливо подчеркнул: «А в задницу им кол осиновый по самые, сука, гланды!»

* * *

Основным преимуществом элеватора, безусловно, была высота самого холма, позволявшая, находясь на вышках, наблюдать горизонт в хорошую оптику и в ясную погоду на расстоянии до тридцати километров. Пылающие и коптящие цеха харьковских заводов, расположенных на окраине миллионного города, снайперы и наблюдатели могли рассматривать постоянно, с утра до утра. Остальная прилегающая территория, пока лежал снег, была словно на ладони. Однако с быстрым весенним таянием возможности ухудшались, тем более что обеспечение тепловизорами и приборами ночного видения оставалось на весьма низком уровне, и тогда приходилось оборудовать ими лишь верхние посты, предоставляя бойцам внизу не очень эффективную альтернативу – прислушиваться и таращиться в бездонную темноту.

Говорить о хотя бы бытовых беспилотных аппаратах в войсках союзников для ведения круглосуточной видеоразведки было плохим тоном, и разговор всегда заканчивался примерно так: «Мультики, бл…ь, про супербомбы всему миру показывал, а собственную пехоту копеечной игрушкой снабдить не смог!» Кто показывал и кто не смог, народ понимал без излишних намёков.

Георгия Рейнера бесила такая беспечность командования не меньше остальных бойцов, но он не имел права раскисать и вёл себя более чем сдержанно, пытаясь достать в проезжавших мимо колоннах российских войск всё, что могло как-то облегчить службу вверенного ему сводного подразделения. Не раз он доставал переносные рации, а однажды приволок пару запечатанных спальных мешков, почти ежедневно приносил десятками суточные пайки и, наконец, всем на радость, широко улыбаясь пухлыми румяными щеками и озорным прищуром голубых глаз, вытащил из-за пазухи прибор ночного видения в картонной упаковке.

* * *

– Всё детство хотел быть военным, а когда в лоб столкнулся с реальностью, так сильно разочаровался, даже обидно, – начал Рейнер неторопливо разговор с Чалым, переворачивая над костром ветку с насаженными кусками хлеба. – Если бы не эта операция… Уже рапорт хотел подать – не успел. А тут ещё большего бардака насмотрелся.

– Но ведь нас всех уверяли, что наша армия находится на самом высоком уровне подготовки, а учения по переброске с запада на восток и с севера на юг проводились на всех федеральных каналах?! – то ли спросил, то ли возмутился Чалый.

– Я тебя умоляю! Именно что «на каналах»! Я на этих учениях «Армату» ни разу не видел, а вот разваливающиеся «мотолыги»1 по всем полигонам разбросаны в разобранном виде.

– Да, я видел много «мотолыг» по дороге ещё до границы. Получается, что они не дошли своим ходом?

– В том-то и беда, Чалый. Но «Армату» я всё же видел три раза… на параде в Москве. Одни и те же десять штук. Выкрашенные, но под теми же номерами на всех трёх парадах.

Закурили. Помолчали. Костёр горел, но ветер отводил тепло, исходившее от него, в сторону.

– Почему у тебя позывной «Кострома»?

– Когда сюда направляли, меня замполит спросил насчёт позывного, а я даже в детстве на клички не откликался. Он говорит, что так положено для конспирации.

– Так ты же из Сибири. Мог и Сибиряком назваться.

– Сколько их, таких сибиряков, будет ещё?

– Так у тебя имя как позывной звучит: Рейнер, Вагнер.

– Фамилию нельзя. Она редкая, а семья моя без защиты и в Питере. Враз найдут. Вот я и решил назваться Костромой, так как военную академию там оканчивал.

Наступило неловкое молчание, которое прервал Рейнер, переворачивая поджаренный кусок хлеба:

– Вот ты мне, уважаемый аксакал, скажи: каким дурным ветром тебя в таком возрасте сюда занесло?

– Ты «Белое солнце пустыни» помнишь?

– Помнишь.

– Саида помнишь?

– Помнишь.

– Стреляли!

Пламя костра чуть притухло, и Рейнер, улыбаясь ответу Чалого, подбросил пару коротких дощечек в огонь.

* * *

Если проблемы со связью и видеонаблюдением в ночное время были более-менее решены, то пронизывающий мороз, которого никто не ожидал в этих местах в первой декаде марта, вынуждал постоянно заботиться о дровах для костра, не только согревавшего, но и дававшего бойцам горячую пищу и кипяток. Палеты, на которых некогда были сложены кули с импортными цветными семенами, быстро превращались в щепки и исчезали в пламени незатухающего костра. По всему периметру началась нещадная рубка оставшихся деревьев и сбор любого горючего материала. По сути, каждая свободная смена должна была заниматься поиском и заготовкой дров, если не поступала, как всегда, неожиданная боевая вводная.

Сводный батальон под командованием майора Ксенофонтова-Тигра, удерживавший позиции западнее Отрадного, где размещался штаб стрелкового полка Народной милиции ДПР, часто выполнял