Косвенно на небольшой размер объединенной армии указывают и сами описания хронистов XVI в., но подробнее об этом будет сказано ниже. Обращение к вопросам «военной логистики» также полностью подтверждает выдвинутое предположение о небольшом размере литовского контингента в Оршанской битве.

Вполне закономерен вопрос: откуда же взялись цифры нарративных свидетельств в 25 000, 30 000, 33 000, 35 000 воинов? Очевидно, здесь мы сталкиваемся с отголосками пропаганды канцелярии Сигизмунда Казимировича. Следует обратить внимание на условия, при которых создавалась масштабная ягеллонская пропаганда. Рассказывая о разгроме «москвы», численность которой «всем известна» (80 000), необходимо было продемонстрировать европейцам (в том числе и потенциальным врагам — тевтонскому магистру, например) грандиозность сражения, показать сильную духом армию короля, сплоченную общими интересами и ненавистью к тьмочисленным варварам. Вообще, в публицистике тех лет отсутствует какая-либо целостная картина состояния польско-литовской армии. Даже в своих письмах и посланиях Сигизмунд не придерживался единых цифр. Данные брались совершенно произвольно, и вряд ли у нас имеются основания доверять тем или иным сведениям, вышедшим из-под пера королевской канцелярии с одной целью — произвести грандиозное впечатление.

Таким образом, мы полагаем, что заявленная в нарративных источниках численность польско-литовской армии в 30 000 – 35 000 является завышенной как минимум в 2–2,5 раза. По своим размерам Оршанская битва, конечно же, была крупным сражением — она вошла в историю как «Великая битва». Однако силы противодействующих сторон были значительно меньше тех цифр, которые указаны в повествовательных сочинениях XVI столетия. Анализ «мобилизационных» документов и состава воинских контингентов (наемников, «добровольцев» Короны и посполитого рушения) приводит к убеждению, что максимальный размер объединенной армии, выставленный 8 сентября 1514 г. на Оршанском поле, мог достигать всего 12 000 чел.

Неоднородный состав польско-литовского войска вызывал определенные сложности в управлении на поле боя. Однако в той ситуации, в которой оказалась армия короля, грамотное использование разномастных хоругвей и рот помогло в конечном итоге отразить молниеносные атаки московской конницы.

Битва под Оршей. Гравюра из книги Марциана Бельского 1564 г.

Битва под Оршей. Гравюра. 1515 г.

Московский воин. Гравюра 1579 г.

Польский король в турнирном геральдическом одеянии. Миниатюра XVI в.

Всадник Великого княжества Литовского. Гравюра XVI в.

Битва под Оршей. Картина 1530-е гг.

В конце августа Сигизмунд устроил на борисовских полях смотр польско-литовского войска. Получив от кн. М. Л. Глинского необходимые сведения о планах противника, дислокации и численности отрядов, король Сигизмунд решает оставить при себе некоторое количество воинов, справедливо полагая, что выделенных сил вполне хватит для разгрома «московитов». Поскольку все еще оставалась угроза прорыва к Борисову «загонов» поместной конницы, то для охраны монарха двух государств был выделен отряд численностью до 4000 воинов[141]. В письме епископу Познаньскому поясняется, что «с Его Королевской Милостию и с Его Преосвященством, господином епископом Премышльским, в крепости Борисов осталось некоторое количество князей и господ, а также 16 сотен польских солдат (выделено мной. — А. Л.)»[142].

Таким образом, к Орше выдвинулось войско общей численностью до 12 000 – 13 000 чел., сопровождаемое, по словам секретаря королевы Боны, «счастливыми предзнаменованиями победы».

Подойдя к Днепру, королевские роты (до 600 чел.) сбили с позиций сторожевые отряды русских[143]. В официальном описании сражения говорится, что «в первом сражении 28 августа Иоанн Пилецкий, староста Люблинский, рассеял 1300 всадников-московитов; первого сентября в другом отдельном сражении королевские [войска] разгромили 2000 московитов и Киселича…»[144].

По Децию и Стрыйковскому, 27 августа (по М. Бельскому — 28-го) на Бобре реке были атакованы несколько московских полков, а затем на Дровне рота литовская под командованием воеводы Витебского Ивана Сапеги «три полка московских поразила», после чего несколько знатных пленников было отослано королю[145]. М. Бельский также пишет о захваченном в плен военачальнике «Кисиеличе» («Kisielic»). В некоторых источниках «Кисиелича» сопоставляют с воеводой Михаилом Кислым Горбатым. В шпионском донесении от 16 сентября 1514 г. перечисляется среди убитых «один из двоих полководцев, находившихся (ранее) здесь в Плескове (возможно, имеется ввиду «Ploskow», т. е. Полоцк. — А. Л.), именем Михель Кислаци»[146]. Во время второго похода на Смоленск в 1513 г. Кн. М. В. Горбатый действительно ходил на Полоцк. В великолуцкой рати кн. В. В. Шуйского, направлявшейся под Оршу, он должен бы командовать Передовым полком, но, по-видимому, остался под Смоленском. Поэтому участие его в битве под большим сомнением. Князь М. В. Горбатый до 1534 г. участвовал в военных операциях, поэтому известия польских хронистов о его пленении и данные ливонского агента представляются ошибочными. Может быть, Михайло Кислого спутали с Федором Михайловым сыном Киселевым, упомянутым в реестрах пленных[147]. Федор Михайлов сын Киселев руководил одним из небольших сторожевых отрядов за Днепром, который шел на соединение с основными силами. Несмотря на отсутствие его имени в разрядах, это была видная для своего времени фигура. В 1506 г. именно он отступал с «боярскими людьми» к Мурому, где располагались его родовые вотчины. Видимо, он возглавлял отряд муромцев во время похода русской армии. Но он никак не мог быть «знатным воеводой», начальником над 2000 московитов, которых разбила всего одна литовская рота.