Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли вернулись к тому место, с чего все начало. Эмма… мне ее так не хватало. Я столкнулся со своим страхом лицом к лицу и уже еле мог сдерживаться на краю доски. Наедине с собой я был обнажен. Кожа с мыслей срывалась легко, и я не мог замедлить этот процесс. Кости острыми наконечниками врезались в плоть, разрушая органы, нарушая систему. Моя жизнь действительно стала пустым сосудом, хотя в какой-то момент мне казалось, что было все иначе. По крупицам собирая воспоминания, они с грохотом падали сквозь пальцы. Конечно, я пытался хвататься, бросаться на дно за их исчезнувшими образами. Все было бесполезно, я потерял все, что любил, что возводил на пьедестал, из-за кого я мог назвать себя счастливым человеком.
Тишину нарушил неприятный звук. Сначала мне подумалось, что это мама просто что-то уронила, но потом звук превратился в песню. Она включила радио, которое я даже не смел трогать руками. Я боялся осквернить последние прикосновения моей любимой, вызвать в себе неконтролируемую дрожь и разразиться в отчаянии. А она так бездушно прокрутила колесо и включила станцию для настоящих дачников.
— Выключи его немедленно! Ты слышишь? — с громкими криками шаги направились прямиком в комнату, где должна была стоять пожилая женщина. Но с моим появлением, картина предстала совсем иным боком. Никого не оказалось. Я взглянул на часы, а потом в окно. Прошел нужное время, и Фельдш приехал забрать будущую тещу. Под звуки играющего радио я смотрел в глаза матери. Слеза катилась по ее ровному лицу, отражаясь от моей. Я впервые видел ее такой, сочувствующей и нежной. Никогда прежде соленые тропы не пересекали морщины, но сейчас…
Это стало последней каплей. Да, у меня не было сомнений, что сейчас был именно тот самый момент, о котором только недавно говорила мама. Даже она не смогла выдержать, а что уж говорить обо мне. Я обречен, и зачем тогда продолжать себя мучить, когда ничего не происходит? Зачем я стараюсь жить каждый день, зная, что завтра точно ничего не сможет измениться? В моем существовании давно потерялся смысл. И я просто проживаю то, что давно должен был закончить.
Мысль была напористой, незамедлительной. Я пытался действовать быстро, чтобы не передумать потом. В доме не было большого выбора, как я мог предаться самосуду. Ножом я сам не смогу сделать, пистолет лежал в офисе, и оставалось только одно. Помню, что когда-то Эмма покупала черный поводок. Это был первый день, когда мы встретились с Аляской. Тогда она еще верила, что он сможет остаться с нами, и решила сделать ему такой подарок. Но желаемое не произошло, и нам пришлось убрать поводок. В памяти я уже стоял и медленно выдвигал черный гроб. Руки уверенно взяли черный кожаный ремешок. Я даже не думал о том, выдержит он меня или нет. Просто разум решил не смотреть на происходящее и покинул тело.
Со стеклянными глазами я взял табуретку, встал на нее и подвязал поводок на люстру. Действовал я так, словно выполняю подобное почти каждый вечер. И ведь в каком-то смысле это была правда. Я убивал себя вечерами, думая о любимой, но теперь все будет иначе. Я встречу ее там, в другом мире, обниму ее за талию и скажу все то, что не успел сказать при жизни.
Я не боялся. Наоборот, даже какая-то облегченная уверенность освободила конечности от клетки. Легкие наполнялись воздухом, ладони не потели, а становились только более сухими. Люстра слегка качалась, но я знал, что могу положиться на нее. Она не подведет меня в нужный момент. Я встал в центр табуретки и потянул за петлю, накинул на шею и затянул. Я был виноват в смерти Эммы. Только я и никто другой. И поэтому мое существование заслуживает именно такого окончания. Книга не может закончиться счастливо или хотя бы так, как хотят читатели. Я не могу на их благо стараться не замечать пустоты в душе. Я должен все решить прямо сейчас…
Табуретка зашаталась под ногами. На фоне до сих пор играла музыка с радио, которую я почему-то даже хотел слышать в последний момент. Все внимание было сконцентрировано на деревянном предмете, который уже постепенно наклонялся и сдавливал воздух в горле.
— Эмма, я люблю тебя…
Как только сухие губы произнесли признание, за окном залаял пес.
— Гав-гав
— Что? Ты серьезно решил прийти именно сейчас? Тебя не было все полгода. Почему ты вдруг оказался тут… — кричал я, словно думал, что пес сможет услышать. — Уходи! Я все решил и теперь буду рядом с ней…
Собака принялась сильнее гавкать. Голос ее уже срывался на стон, но она все равно не останавливалась.
— Да что ты хочешь от меня? Я не могу так больше жить… хватит, надо прекратить мучения!
Еще какое-то время щенок прогавкал и затих… даже не оставляя после себя эхо.
— Нет, я должен, я не могу… — вот так просто после быстрых действий и принятого серьезного решения, я вдруг почувствовал затишье и у себя в голове. Колени затряслись, мысли вернулись на место, и холод теперь связывал конечности по швам.
Петля была скинута, я слез со стула и упал на пол. Слёзы… сплошные слезы отныне напрягали уголки глаз. До сих пор чувствовалось давление в шее, но оно не оказывало никакого ужаса. Гораздо больше сейчас мое внимание привлекал щенок и его внезапное появление.
Открыв дверь, маленький сюрприз поджидал меня у самого порога. Прозрачные слюни капали на коврик, выдыхая теплый воздух. Я стал плакать сильнее, почувствовав взрыв плотины. Я был так рад его видеть, что не мог ничего сказать и только протянул трепещущую руку. Сначала Аляска принюхивался к забытым запахам, скривился, но потом с радостным лаем завертелся вокруг себя, виляя хвостиком. Самыми теплыми объятиями я накрыл маленькое тельце и нежно погладил по грязной шерсти. Я улыбался… впервые задолго время я искренне улыбался и не винил себя ни в чем…
…
…
Возможно, вам интересно будет узнать, что случилось со мной потом? Да, я чуть не совершил суицид, но этот момент стал
