что многие музыканты блестяще дебютируют, а следующая их попытка с треском проваливается.

– И с вами так было?

Она вертит в руке бокал:

– Посмотрим. Он выходит в июле.

– Я уверен, что он великолепен.

Грета кивает, борясь с желанием рассказать ему все. В последние три месяца она совершала немыслимые акробатические кульбиты, пытаясь избежать этой темы. Но в разговоре с совершенно посторонним человеком, которого она никогда больше не увидит после того, как эта неделя закончится, есть нечто такое, что ей почти хочется открыться ему. Почти.

– Иногда, – говорит он, трогая подставку под бокал, – я сомневаюсь, что способен написать еще одну книгу.

Она хмурится:

– Вы готовы отступить? Вот так просто?

– Я люблю учить. И находиться на людях. Быть писателем – значит быть одиноким. Это не то что играть.

– Музыка тоже может сделать одиноким, – признается она. – Я на пути к этому.

– Да, но у вас есть группа.

– Не постоянная. Музыканты приходят и уходят. И в каждом турне я играю с другим составом.

– Но у вас есть фанаты.

– Как и у вас. От одиночества это не спасает.

Они долго смотрят друг на друга. Пол под ней качается, и Грета не понимает, что тому причиной – алкоголь или теплоход. Звучит новая песня, и она поднимает глаза к потолку, ища глазами колонки. Когда она снова переводит взгляд на Бена, он все еще смотрит на нее.

– Можно задать вам один вопрос? – спрашивает он, но не дожидается ее ответа. – Вам нужны все эти вещи? То, чего хочет от вас папа?

Грета меняет позу. Прошло немало времени с того, как кто-то спрашивал ее об этом, с того, как она впустила кого-то в эту часть своей жизни.

– Не знаю, – наконец отвечает она, – иногда мне кажется, что, может, и нужны. Время проходит. Но мне нравится моя жизнь. Нравится свобода. И нравится быть эгоисткой. Понимаю, как это звучит, но мне нравится, что я все выходные могу проработать над новой песней, если хочу этого. Нравится быть в дороге двести дней в году. И возможность побросать в сумку какие-то вещи и выйти за дверь, и никто не станет изводить меня вопросами о том, куда я еду и когда вернусь. Иногда приятно не иметь слишком много привязанностей. – Она пристально смотрит на него: – Я понимаю, как выгляжу в ваших глазах. И знаю, что большинство так не думает и не чувствует. Большинство хочет стабильности. Чтобы у них кто-то был. Партнер.

– А вы этого не хотите?

– Не знаю, – повторяет она, – не то чтобы у меня не было отношений. И иногда они оказывались просто прекрасными. Но я не против того, чтобы быть одной. Иногда мне это очень даже нравится.

Бен кивает:

– В этом нет ничего плохого.

Она гоняет по бокалу маленький бумажный зонтик.

– Не знаю, изменю ли я свое мнение на этот счет позже, когда будет слишком поздно начинать другую жизнь. Но сейчас я этого не хочу. – Она тяжело смотрит на него, словно он собирается отстаивать иную точку зрения. – Но я ненавижу гадать, будет ли будущая Грета злиться на нынешнюю Грету за то, что та вовремя не разобралась со своей жизнью, понимаете меня?

Он смеется:

– А я все еще злюсь на прошлого Бена за некоторые его поступки, чтобы слишком уж волноваться за будущего Бена.

– Вам не хватает всего этого?

– Чего?

– Семьи, партнера, дома.

– Мне не хватает моих девочек.

– Расскажите мне о них.

Выражение его лица становится таким искренним, таким нежным и серьезным, что Грете кажется, она понимает, какой он отец, прежде чем он успевает произнести хоть слово.

– Эйвери шесть лет, а Ханне четыре, – говорит он и тянется к телефону, видимо, желая показать фотографии. Но потом, передумав, убирает руку. – Эйвери без ума от единорогов, и книг, и ниндзя, а Ханна от всего, от чего без ума Эйвери.

– Похоже, у них хороший вкус.

– Так оно и есть, – улыбается он. – Они совершенно потрясающие. Но не поймите меня неправильно – они могут и достать. Но они обе такие забавные, смешные, удивительные человечки. – Он пожимает плечами: – Все это очень прикольно.

– А их мама?

Грета старается сохранять бесстрастное выражение лица, спрашивая об этом. Хотя не понимает почему. Не может такого быть, что она заинтересовалась Беном, ведь все в нем прямо противоположно тому, что она ищет в парнях. Он стереотипная версия человека, с которым она рано или поздно сошлась бы, если ее жизнь шла бы по обычной колее: с ним хорошо строить совместное будущее, где есть место обручальным кольцам и ипотечным декларациям, летним отпускам и тестам на беременность, спискам подарков младенцу и детским садам – всем тем вещам, что заставляют Грету потеть и страдать от клаустрофобии.

Но есть в нем и что-то неоспоримо очаровательное, и Грета осознает, что тратит много энергии, гадая, почему все еще разговаривает с ним, хотя обычно в таких ситуациях находит предлог, чтобы уйти.

– Она… – начинает Бен, глядя куда-то в сторону. Все в нем напряжено – от плеч до челюсти. – Мы не… Я не знаю. Мы официально расстались около полугода тому назад. Она осталась с девочками в Нью-Джерси, а я переехал обратно в город. Но все у нас разладилось задолго до этого. – Он поглаживает бороду и сильно выдыхает. – Мы встретились, когда учились в старших классах.

– А, – произносит Грета так, будто это все объясняет.

– А потом, учась в колледже, разбежались на пару лет, так что она не единственная… – Он замолкает и качает головой, а затем говорит: – Когда ты знаешь кого-то так долго, вы словно прикипаете друг к другу. И у тебя остается мало возможностей для того, чтобы меняться. А потом появляются дети, и это в некотором смысле лучшее из того, что может произойти, но в то же самое время и самое трудное, потому что все твои проблемы выходят наружу – вещи, которые было гораздо проще игнорировать до того, как у вас образовалась пара маленьких человечков, зависящих от вас, и мысли о том, что можно разрушить семью только потому, что ты не так счастлив, как, по твоему мнению, мог бы быть, разбивают твое сердце, вот ты и держишься за то, что имеешь. Но потом оказывается, что есть другие способы пустить твою жизнь под откос, более медленные… – Он смотрит на Грету: – Боже, простите! Я не собираюсь относиться к вам как к психотерапевту.

– А вы и не делаете этого. Все хорошо.

– Как бы то ни было, теперь мы