Вирджиния, как единственная родственница Блу, естественно, имела доступ ко всем деньгам дочери. Мать никогда бы не обокрала кого-то сознательно. Блу не знала человека более бескорыстного. Она всю жизнь спокойно носила одежду из благотворительных магазинов Армии спасения и, прилетая в Штаты, ночевала у друзей. Только гуманитарный кризис поистине эпических пропорций мог заставить ее ограбить счета Блу.

Блу обнаружила воровство в пятницу, три дня назад, когда пыталасьснять деньги в банкомате. Вирджиния оставила сообщение на ее сотовом.

«У меня всего несколько минут, милая. Сегодня я сняла деньги с твоих счетов. Напишу, как только смогу, и все объясню».

Ее мать редко теряла самообладание. Но на этот раз мягкий голос Вирджинии то и дело прерывался.

«Прости меня, любимая. Я в Колумбии. Группа девушек, с которой я работала, вчера была похищена одной из вооруженных банд. Их... изнасилуют и заставят стать киллерами. Я... Я не могу допустить, чтобы это случилось. Я могу купить их свободу твоими деньгами. Понимаю, милая, что ты посчитаешь это непростительным предательством и скажешь, что я предала твое доверие, но тысильна в отличие от этих бедняжек. Пожалуйста, прости меня и помни, как сильно я тебя люблю».

Блу тупо смотрела на проносившиеся мимо пейзажи Канзаса. С самого детства она не испытывала такого отчаяния. Сбережения, дававшие ей уверенность в будущем, пошли на выкуп неизвестных девушек. Но как же ей начинать все сначала, если в кармане восемнадцать долларов? Этим не оплатишь даже тираж рекламныx флаерсов! Конечно, на душе станет легче, если позвонить Вирджинии, наорать на нее... но у матери даже не было сотового. По необходимости она просто брала телефон у того, кто в данный момент оказывался рядом.

«Ты сильна в отличие от других... – Всю свою жизнь Блу слышала эти слова. – Тебе не приходится жить в страхе. Ты можешь сама выбирать себе путь. И тебе никогда не придется бояться, что ночью в твой дом ворвутся солдаты и потащат в тюрьму».

Блу также не приходилось тревожиться о том, что солдаты способны на нечто гораздо худшее.

Она пыталась не думать о том, что пришлось вынести матери в Центральной Америке. Ее милая, добрая мать стала жертвой неслыханных издевательств и все же не снизошла до ненависти к окружающим. Каждую ночь она молилась за души насиловавших ее мужчин.

Она повернула голову к Дину Робийару, человеку, принимавшему как должное все, что подарила ему судьба. Сейчас она нуждалась в нем, и, может быть, тот факт, что она не упала к его ногам, дал ей некое оружие в борьбе с ним, хотя, нужно сказать, довольно ненадежное. Пока они не доберутся до Нашвилла, оставалось только поддерживать в нем интерес и при этом быть полностью одетой.

Вечером они остановились в зоне отдыха к западу от Сент-Луиса. Дин заметил, как Блу стоит у садового столика, держа в руке сотовый. Она сказала, что звонит подруге в Нашвилл, чтобы назначить место встречи, но почему-то сунула телефон в сумочку и яростно пнула жаровню. Настроение Дина сразу поднялось. Значит, игра еще не кончена.

Несколько часов назад он сделал ошибку, ответив на звонок Рона Фрейзера, старого товарища по команде, который, удалившись на покой, жил в Сент-Луисе. Рон уговаривал его провести вечер вместе с ним и парой приятелей-футболистов. И поскольку он защищал задницу Дина в течение пяти сезонов, тот не мог отказать, хотя это напрочь рушило его планы затащить Блу в постель этой ночью, тем более что кажется, и у нее все пошло наперекосяк. Недаром у нее такая расстроенная физиономия.

– Проблемы? – спросил он, когда она прихромала к нему.

– Никаких. То есть небольшие. Я вполне смогу справиться.

– Как справлялась до этой минуты?

– Вы могли бы проявить хоть немного сочувствия!

Она рывком открыла дверцу машины и, оглянувшись, прожгла его негодующим взглядом.

– Ее телефон отключен. Очевидно, она переехала, не дав мне знать.

Жизнь только что вручила ему запотевшую от холода кружку пива. Поразительно, до чего же приятно иметь в своей власти женщину, подобную Блу Бейли!

– Мне очень жаль, – вздохнул он со всей возможной искренностью. – Что ты собираешься делать?

– Что-нибудь придумаю.

Выруливая на шоссе, он решил, что со стороны миссис О'Хара просто нечестно не подходить к телефону. Жаль, иначе он предупредил бы, что едет на ферму и собирается привезти гостью, которая, вероятно, задержится не на один день.

– Я тут поразмыслил насчет твоих трудностей, Блу, – начал он пролетая мимо красного кабриолета. – И вот что собираюсь предложить...

Эйприл Робийар закрыла электронную почту. Что сказал бы Дин, узнав настоящее имя своей экономки? Страшно подумать!

– Вы хотите подсоединить плиту? Верно, Сьюзен?

«Нет, олух, давай посадим в нее герань и превратим в цветочный горшок!»

– Да, и как можно скорее.

Она переступила через груду сорванных со стен кухни обоев с рисунком в виде пляшущих медных котелков. Коуди, бывший еще моложе ее сына, не единственный из рабочих, кто изобретал предлоги поговорить с ней. Пусть Эйприл уже пятьдесят два, но мальчишки не знали этого и продолжали надеяться на взаимность. Похоже, от нее все еще несет сексом. Бедные малыши! Больше она не раздает свой товар по первому требованию!

Эйприл схватила плеер, надеясь заглушить шум старым добрым роком, но, прежде чем успела надеть наушники, на пороге появился Сэм, старший плотник.

– Сьюзен, проверьте верхнюю ванную. Не желаю иметь проблемы с вытяжными вентиляторами.

Только этим утром она проверяла вытяжные вентиляторы в компании Сэма!

Но Эйприл все же последовала за ним в коридор, старательно обходя компрессор и груду пластика, которым накрывали пол.

Дом был построен в начале двадцатого века и отремонтирован в семидесятых. Рабочие поменяли сантехнику и электропроводку и установили кондиционеры. К сожалению, одновременно со всем этим ванную выложили кафелем цвета зеленого авокадо, оклеили кухню безвкусными обоями и отделали коридор дешевыми панелями. Полы, выстланные золотистым винилом, давно вытерлись и потрескались. Последние два месяца Эйприл делала все, чтобы убрать следы неудачного ремонта и вернуть зданию прежний вид традиционного, хотя и роскошно отделанного фермерского дома. Теплое солнышко, льющееся в окна, высвечивало пыльные столбы, но худшее было уже позади.

Босоножки с усеянными стразами ремешками звонко цокали по деревянному полу. Браслеты на запястьях весело позванивали. Даже посреди всей этой грязи и хаоса она старалась одеваться так, чтобы нравиться себе.

Столовая, когда-то бывшая гостиной, находилась справа, а жилая зона, расширенная при нынешнем ремонте, осталась слева. Каменный дом был выстроен в федеральном стиле, но бесчисленные пристройки превратили его в карикатуру, и пришлось снести несколько перегородок, чтобы облагородить интерьер.