– Ты что? – потянул ее за руку Григорий. – Катюша, милая, что ты! Надо идти, смываться куда-нибудь из города. Он нас заложит, точно тебе говорю – побоится, что соучастником по делу пройдет.

– А ты… – медленно спросила Катя, поднимая на него глаза. – Ты не боишься?

– Я-то… – Дядя Гриша сплюнул сквозь зубы, махнул рукой: – Да чего уж там… первый раз, что ли? – Он невесело усмехнулся.

«Какое родное стало у него лицо… – думала Катя. – Худое, изможденное, эти глубокие морщины вдоль щек, глаза, как кофейные зерна, печальные и понимающие… Дядя Гриша, милый, родной мой! И как только я могла подумать, что ничего у меня не осталось?»

– Дядя Гриша, – тихо произнесла она. – Я сама пойду в милицию.

– Ты чего это? Чего ты удумала? – изумился он.

– Подожди! – Катя взяла его за руку. – Послушай меня! Нас все равно поймают, рано или поздно. А я не хочу, чтобы из-за меня… Дядя Гриша, я пойду к ним и скажу, что поссорилась с братом, взяла деньги и поехала искать отца. Сама. Они ничего мне не сделают, просто вернут домой – и все. А ты – уходи! Уходи, дядечка Гриша, пожалуйста.

– А ты? – замотал головой он. – Как ты с ними будешь опять? С матерью? С Максом?

– Ничего, – улыбнулась сквозь слезы Катя. – Я теперь ничего не боюсь. И драться ты меня научил. Пусть только попробуют теперь меня обидеть!

– Катюха, – пробормотал он. – Да как же это…

– Погоди, дядь Гриш. – Катя старалась говорить сдержанно, по-деловому. – Я тебе еще сказать хотела. Не езди ты в Джанкой к корешу, а? А то опять куда-нибудь влипнешь. Ты возвращайся к Наде, объясни ей все. Скажи, что наврала я. Газету с объявлением покажи, она поверит. Она хорошая, правда, я сразу это почувствовала. Потому и бесилась так. Ты, дядь Гриш, держись за нее! И рисовать не бросай, хорошо? Пообещай мне, а то не отстану! Обещаешь?

– Обещаю! – сдавленно проговорил Григорий. – Катька, неужто расстаемся мы? Как же все получилось-то так… Ох, голова ты моя бедовая. И отца так и не нашла настоящего…

Катя, сглотнув, сказала вдруг:

– Нашла, дядя Гриша, нашла! – Подалась к нему и обхватила тоненькими руками за шею.

Мать тискала ее, целовала, плакала, ругала, снова целовала. Как только им удалось наконец разобраться с милицией и остаться вдвоем в гостиничном номере в Днепропетровске, мать приступила с расспросами.

– Ты почему все мне не объяснила? Я бы приехала, я бы этому болвану надавала по шее, – твердила она.

– Я пыталась, – пожала плечами Катя.

– Ох, Катька, Катька, – вздыхала мать. – Выпороть бы тебя… И братца твоего заодно. Ну, ничего: я его наркологу сдала, пусть сделает из него человека.

– Пускай попробует, – хмыкнула Катя.

– А… Иван? – осторожно спросила мать. – Ты нашла его? Видела?

– Видела, – сумрачно кивнула Катя. – Лучше бы не видела…

– А я тебе что говорила? – с видом победителя вздернула подбородок мать. – Что, убедилась теперь, что больше матери никто тебя любить не будет?

Катя, не желая отвечать, коротко передернула плечами и с хрустом откусила яблоко.

В тот же вечер они вылетали в Москву.

В самолете, прижавшись носом к круглому холодному стеклу иллюминатора, Катя смотрела на остававшуюся далеко внизу землю. На огни городов, голубые ленточки рек, ровные квадраты полей, сплетающиеся паутины дорог…

Мир лежал внизу огромный!

И больше не страшный.

Теперь она знала, что везде есть люди – такие же, как она, или другие. И хороших среди них все же больше, чем плохих.

Где-то там остался лысеющий Миша. Катя надеялась, что он все же помирился с женой и сейчас они вместе затаскивают обратно в квартиру совместно нажитые вещи. Где-то смотрит на закат, приставив черную от загара руку козырьком к глазам, баба Нюра. Нужно будет обязательно написать ей, а на осенних каникулах – приехать. Иван Алексеевич Горчаков, должно быть, уже забыл о своей недавней гостье и вынашивает какой-нибудь очередной сногсшибательный план – как стать знаменитым. И черт с ним: пускай на этот раз у него все получится, все-таки жалко его!

А дядя Гриша, наверное, уже помирился с Надей – и у них все хорошо. Так должно быть, а иначе будет просто нечестно…

Самолет поднимался все выше.

Закатное оранжевое солнце слепило глаза, и по Катиным щекам бежали слезы.

Мать искоса поглядывала на нее, но допрашивать свою блудную, так сильно повзрослевшую за эти несколько недель дочь не решалась.

Она и дома первое время держалась с Катей чутко и ласково. Старалась лишний раз не задевать дочь, не обидеть ненароком резким словом. Каждый день старательно, словно выполняя ответственное задание, выслушивала все, что у Кати произошло в течение дня. Она очень старалась быть хорошей, внимательной, понимающей, чуткой, доброй и мудрой матерью. Катя понимала это и была ей благодарна хотя бы за попытку.

Время шло.

И все возвращалось на круги своя.

Макс, первое время присмиревший после курса лечения, снова начал пропадать вечерами и злобно зыркать на сестру…

Катя часто вспоминала дядю Гришу, иногда поднималась на двенадцатый этаж и прислушивалась, нет ли звуков за знакомой дверью?

К сожалению, в запертой квартире царила тишина.

Катя давно бы позвонила ему, чтобы просто услышать его голос, убедиться, что с ним все в порядке, вот только… только она боялась, что милиция, которая до сих пор не могла до конца поверить, что Катя проделала все свое путешествие одна, таким образом выйдет на дядю Гришу.

«Только бы узнать, помирился ли он с Надей, рисует ли… – думала она иногда. – Хоть бы письмо мне прислал, что ли?»

Но никакого письма не было.

Однажды, уже поздней осенью, когда деревья стояли уже голые, а размокшая листва чавкала под ногами, мать снова отбыла в командировку. И на этот раз все деньги на хозяйство были выданы Кате, Максу же сделано было строгое внушение, которое он, разумеется, пропустил мимо ушей.

В отсутствие матери компании он больше домой не водил. Наверное, опасался, что Катя ей позвонит, и теперь-то она поверит и примчится снова брать его в оборот. Но дома не появлялся иногда по несколько дней подряд, а возвращался с видом отсутствующим и вороватым.

В тот день Катя нашла в почтовом ящике извещение о бандероли. По дороге из школы она забежала на почту и получила в руки небольшой плоский сверток. Что пряталось под несколькими слоями оберточной бумаги, ей и в голову не могло прийти.

Распаковывать таинственную посылку на улице было слишком холодно. Катя добежала до дома и только собралась распечатать бандероль, как из комнаты выплыл Макс.

– Явилась? – Он прищурил красные воспаленные глаза. – Мне деньги нужны.