Помощь пришла — два помятых, исцарапанных, заляпанных то ли мазутом, то ли тележной мазью танка, плюясь дымом, они стали растаскивать искореженные вагоны. Танки сопровождала бригада работяг в теплых железнодорожных тужурках. Это были специальные рабочие, которые числились в штате дороги, — были и ремонтниками, и спасателями, и строителями, и вообще "скорой помощью".

Спасатели работали споро, четко, молча, размотав тросы, они накидывали петли на буфера, колеса, станины разбитых вагонов, и танки, громко ревя моторами, чадя, захлебываясь собственной вонью, оттаскивали вагоны в сторону от железнодорожного полотна…

Но Вольт ничего этого не видел — он прикоснулся к большой беде, с которой не ожидал столкнуться, — один из братьев-близнецов, Борька, лежал на покусанных, в выщербинах шпалах мертвый… С открытым ртом, распахнутыми глазами, донельзя испачканный, как и горкомовская дама, копотью.

Кирилл стоял перед ним на коленях и плакал.

Потеря Борьки была не единственной, погибли еще двое мальчишек. Смятые, как воробьи, изломанные лютым ураганом, они лежали под откосом на глиняной плешине…

Умелая бригада, прибывшая на танках, дорогу расчистила быстро, другая бригада, такая же молчаливая и скорая на руку, в таких же утепленных форменных тужурках, сменила две секции железнодорожного пути; эвакуированных ребят определили в другой вагон, наполовину занятый ящиками с промышленными грузами — готовыми приборами, которые вывозили с ленинградского завода на фронт, в танковую армию, попросили потерпеть до Вологды — там их пересадят в другой поезд, настоящий, пассажирский, и черный от копоти, покалеченный состав двинулся дальше.

Наступал вечер. С севера, прикрывая от лаптежников скорлупки вагонов, наползла низкая плотная гряда облаков, начал моросить нудный, холодный, очень мелкий дождь. В такую погоду можно было не опасаться, что немцы появятся вновь, — в плохую погоду они не летали.

В Вологде эвакуированных ребят выгрузили и первым делом повели в железнодорожную столовую, где горкомовская дама наконец-то отмыла от гари и мазутных пятен лицо и руки, а потом всю питерскую группу накормили…

Глубокой ночью ребят разместили в вагоне… Наконец-то!

Вольт лежал на верхней полке и любовался пейзажами, проплывающими за окнами старого пассажирского вагона, украшенного дореволюционным гербом… Какой-то служивый человек пытался закрасить герб синим цветом, в тон вагона, но краска оказалась некачественной и быстро отслоилась, герб стал вновь красоваться на боку вагона.

Когда-то этот вагон, обшитый изнутри деревом, имел первый класс и возил важных пассажиров, сейчас в нем самыми важными пассажирами были Вольт Суслов и его питерские попутчики.

Лежал Вольт на второй полке и любовался пейзажами, проплывающими за окном, — до чего же был красив мир, особенно тот, который пощадила война. Как хороша была земля утром, когда розовые пади между холмами наполнялись светом и появлялись фиолетовые тени, прозрачный воздух неожиданно обретал хрустальную живописность, в нем растворялось горячее сеево звезд, а птицы деловито расхаживали по пашням, выискивая там что-то.

На полях работали сплошь женщины — ни одного мужчины, за исключением, может быть, бывших фронтовиков, искалеченных гитлеровским оружием, одноногих, одноруких, обессиленно повисающих на костылях, но таких насчитывалось мало. Там, где не было лошадей, в плуги запрягали коров… Кое-где не хватало инструментов, недоставало плугов, и в ход шли сохи — самодельные приспособления, поделки, которые и сельскохозяйственными орудиями назвать-то было нельзя, — словом, в ход пускали все, чем можно было поднять землю.

Поезд аккуратно, затихая на станциях, пережидая сложные ситуации, связанные с воздушными налетами, шел на восток и в ту же пору отклонялся на юг, вот ведь как, — по карте устремлялся вниз, туда, где уже было тепло, весна состоялась и целиком вступила в свои права.

Дорога была интересной. Кирилл лежал на противоположной полке, часто переворачивался, мучился на жестком дереве — никак не мог приноровиться, наминал себе бока, морщился и царапал пальцами тощую подстилку, ощупывал себя — не образовались ли пролежни?

Пролежней не было — рано еще, слишком молод был парень для пролежней. Ему тоже было интересно поездное путешествие, временами он даже открывал рот, будто ему не хватало воздуха, забывал о потерях, о брате Борьке.

Еды в пути было мало, но есть совсем не хотелось.

Из Вологды горемычный состав, в котором они находились, проследовал в Йошкар-Олу, потом в Киров, из Кирова в Пермь, затем в Свердловск… Громко стучали колеса на стыках, звук стоном отзывался в голове, в висках.

Вольту неожиданно стало казаться, что состав передвигается по одним и тем же местам, он даже засекал станции с одинаковыми названиями, но потом внезапно для себя начинал сомневаться: а так ли это? Крутил головой обеспокоенно — надо было бы уже прибыть в Узбекистан, жаркую республику, пахнущую дынями, а они все еще находятся у пыльного, воняющего дымом и горячим железом Свердловска.

И тем не менее ехать было интересно, к себе притягивало окно с меняющимися картинами за стеклом, исчезающие и возникающие предметы и краски — это занимало глаз и душу… Во всяком случае, скучно не было.

В оренбургской степи, залитой буйным цветом — распустившимися красными маками — дикими, жизнелюбивыми, от которых в глазах рябило, а в ушах начинала раздаваться бравурная звень, поезд затормозили на крохотном, состоявшем из двух жилых домиков и складского пакгауза разъезде, около которого стояли, без всякого интереса жуя жвачку, пятеро больших горбатых верблюдов.

Здесь же стояли два армейских грузовика — видавшая виды полуторка и новенький, уральского уже производства "зисок". На крыше полуторки красовался пулемет.

На площадке между крохотными домиками-мазанками, на земле сидели молодые небритые мужики в простой сельской одежде.

Эвакуированные не замедлили высунуться из вагона: что тут происходит?

Оказалось — диверсанты, целая группа, человек двенадцать. Часть группы была уничтожена, остальных взял в плен летучий отряд особого назначения, которым руководил высокий светловолосый бородач в одежде без петлиц, вообще без всяких знаков отличия.

Бородач сидел перед диверсантами на табуретке, которую вынес из помещения хозяин — казах-железнодорожник в национальной войлочной шапке, расшитой шелковым орнаментом.

Несмотря на шапку, диверсантов и необычность обстановки, казах свое дело знал — в руках его возникла сумка с флажками, и он энергично замахал расправленным куском желтой ткани, насаженной на деревянный черенок, — подавал знак машинисту: проезжай дальше, служивый! Время стоянки закончилось.

В один из вагонов запрыгнул военный в плаще — на это потребовалось несколько секунд, и поезд мог следовать дальше, но и машинисту и пассажирам было любопытно, что здесь происходит? Не каждый же день увидишь скрученных диверсантов.

Однако через полминуты поезд двинулся.

Земля здешняя удивляла Вольта, она была ровной, как стол, у горизонта делалась ярко-синей