— Какой номер? — насторожился Абдулла.

— Номер этой "Волги".

В очередной раз инстинкт в душе Абдуллы уступил место разуму. С досадой плюнув на ни в чем не виноватую проезжую часть, он поплелся вместе с Саидом к поджидавшему их водителю.

— Ну что ж и на том спасибо. С худой собаки хоть шерсти клок, — печально заключил Абдулла. — Я Вас, поздравляю, Саид, с очередной нашей удачей. Только что эти два юнца из "Волги" убили двух человек и похитили дипломат Кузина, в котором была рукопись.

— Я рабби 'алямин![15]— воскликнул Саид. — Если бы я знал…

— Почему Вы мне не позвонили? — перебил его Абдулла.

— Я звонил, — глаза Саида выражали первобытную искренность, — но у Вас телефон был отключен.

— Не может быть, — Абдулла извлек из внутреннего кармана куртки мобильник. Телефон действительно был отключен. Повертев трубку в руке и стараясь не смотреть в глаза Саиду, Абдулла вздохнул: "Ну, давайте Ваш номер".

Саид назвал номер умчавшейся "Волги".

— А теперь подождите меня здесь, я сейчас, — Абдулла выскочил из машины и вскоре опять исчез за дверью вокзала.

Толпа вокруг убитых увеличилась, по меньшей мере, раза в три. Еще столько же людей лицезрели забрызганные кровью тела с балкона зала ожидания, свисавшего над местом преступления. Двое милиционеров, не церемонясь, отгоняли людей от трупов.

— Уважаемый лейтенант, — обратился Абдулла к одному из них.

— Лейтенант Бирюков, — приложив руку к фуражке, представился милиционер.

— Я запомнил номер машины, на которой приехали убийцы, — прокашлявшись, сообщил Абдулла.

— Да, я Вас слушаю, — лейтенант поспешно вытащил рацию.

— Вы были свидетелем убийства? — спросил лейтенант, продиктовав номер "Волги" коллегам.

— Нет, — неуверенно ответил Абдулла.

— Что Вы еще видели? — продолжал опрос лейтенант.

Абдулле не хотелось втягивать себя в неприятный процесс дачи свидетельских показаний. Все, что он хотел сообщить, он уже сообщил. С другой стороны, дипломат был у убийц, и он, как никто другой, был заинтересован в их скорейшей поимке. Однако Абдулла не хотел затрагивать тему рукописи до тех пор, пока похитители не будут схвачены, и он лично не увидит содержимое дипломата.

— Я видел, как они выбегали из вокзала и сели в машину, — сказал Абдулла.

— И все? — с подозрительным недоверием спросил лейтенант.

— Да, — после небольшой паузы ответил Абдулла. — Я могу идти?

Лейтенант пощекотал Абдуллу своим неприятным взглядом и с большой неохотою ответил: "Да". Ничего, хватит ему других свидетелей. Вон, с каким усердием пробивается к нему полная старушка в очках. Наверняка, она все видела, все слышала и всех запомнила, несмотря на врожденную глухоту и зрение "минус 10".

— Позвольте, позвольте, — сигналила старушка, пробиваясь к лейтенанту. — Уважаемый милиционер, он лжет. Я видела, как он разговаривал с теми двумя, которые потом застрелили вот этих, — старуха указала пальцем с длинным грязным ногтем на лежавших арабов.

Абдулла, уже собравшийся уходить, в оцепенении прилип к полу.

— Что Вы такое говорите? — сбиваясь, выговорил он, широкими глазами глядя на старуху.

Бдительный лейтенант насторожился и на всякий случай сделал предупредительный шаг в сторону Абдуллы.

— Может быть, Вы еще скажете, что не пролезли передо мной без очереди в билетную кассу, в которой до этого покупали билеты покойные, — голос принадлежал притаившемуся справа от Абдуллы старичку. Это был тот самый старичок, который стоял с мальчиком в очереди за билетом. — Секретный разговор у него был. Если не верите, — обратился он к лейтенанту, — спросите кассиршу в кассе номер пять. Я думаю, они все за одно. Это одна банда!..

Пока Абдулла краснел и пыхтел, пытаясь что-то придумать в свое оправдание, лицо лейтенанта каменело и желтело на глазах. Абдулле показалось, что Бирюков стал шире в плечах и выше ростом.

— Попрошу Вас пройти вместе с сержантом, — приказал, наконец, Бирюков и без всяких сантиментов взял Абдуллу за плечо.

— Послушайте, — начал было Абдулла.

— Пройдемте, уважаемый, — монотонно протянул подоспевший сержант, поигрывая резиновой дубинкой.

— Уважаемый милиционер, это недоразумение, — настаивал Абдулла. — Я Вам сейчас все объясню.

— Потом будете объяснять, уважаемый, — продолжал гнусавить сержант, как бы невзначай повертев перед носом Абдуллы своим ultima ratio[16].

Абдулла хотел достать свое судейское удостоверение, но потом, словно спохватившись, засунул руки в карманы и молча последовал за гнусавым сержантом.

По свидетельству Бурайда: "Судьи делятся на три категории. Из них судьи только одной категории будут допущены в рай. Это — те, кто выявил истину и вынес решение в соответствии с ней. Тот же, кто выявил истину, но при вынесении приговора пренебрег ею, войдет в ад. А тот, кто выносит приговор, рассматривая лишь субъективные претензии сторон, и не вникает в существо дела, также займет свое место в аду" (приведено у Абу Дауда).

— Ну вот, кажется, и все, — с тоскою подумал Абдулла, изучая свое временное пристанище. Маленькая бесформенная комнатка без окон при привокзальном отделении милиции напомнила Абдулле безгрешные студенческие годы. У него в общежитии была точь-в-точь такая же каморка, где с трудом располагались две кровати, холодильник и письменный стол — один на двоих. Правда, в отличие от этого "обезьянника", там было окно, которое постоянно держали открытым, чтобы не задохнуться: в общаге не работала вентиляция.

В те годы Абдулла практически ничего не знал об исламе и был, в сущности, обыкновенным студентом — не хуже, и не лучше своих многочисленных беззаботных сверстников. Ислам представлялся ему экзотическим учением, не имевшим к нему лично никакого отношения, а потому — недостойным сколько-нибудь серьезного внимания.

Так Абдулла прожил пять лет, старательно постигая многоликие правовые нормы, занимаясь спортом и выступая, время от времени, в университетском церковном хоре. Абдулла никогда не был атеистом. Слишком обреченным оказался бы этот мир, если бы в нем не наблюдалось хотя бы намека на возможность существования Бога.

Продолжая надеяться или, лучше сказать, учитывать незримое присутствие Господа, Абдулла относился к Божественным заповедям как к рекомендациям, своего рода правилам хорошего тона для тех, кто хочет, чтобы о них хорошо думали на этом свете и, возможно, на том. Юридическая закваска Абдуллы не позволяла ему считать Законом то, что по определению не имеет силы Закона, — мораль.