областные фонды. Они владеют чисто номинально. ТыМЗ не приносит дохода, и фонды будут спать, а не активничать. В нашу свару не влезут. Остается решающая часть. Больше шестидесяти процентов. И держателей только двое. Сорок у Стальинвеста.

– У наших врагов.

– Не обозначай так. Неправильно. У наших партнеров.

– С такими партнерами – такими друзьями – и врагов не надо искать.

– Тебе с ними и после предстоит работать, а не ваньку валять. Борис, в бизнесе нет места обидам.

– Голова ты, Игнатич. Математик, едрит тя…

– Математика-то нехитрая. Правила сложения и выживания. Нас сильно интересует та, другая – малая часть. В нынешней ситуации она решающая. Владелец акций – физическое лицо. Сыродь.

– Никогда бы не подумал…

– Не мешало бы!.. Ты не подумал, а Сыродь выкупил акции. И числом поболе, чем у тебя.

– У меня-то перебил холдинг. С ним глупо соревноваться. Тогда нахапал, а теперь не нужно стало. Странно… Откуда у Сыродя столько денег? Странно…

– Пуще странностей в поведении Сыродя. Владея солидным пакетом акций, он сидит и молчит. ТыМЗ закрывают. Имущество – в том числе и его – обесценивается. Дальше – разворовывается. Уже сейчас идет полным ходом. А Сыродь не проявляет себя никак. Почему?

– Бессмысленно гадать. Встретимся с Сыродем и спросим напрямки, что ему нужно. Ведь нужно что-нибудь!

– Всем нужно. И нам с тобой… Гм, с молодым Сыродем я мало сталкивался. Чаще со старым.

– Старый рулил в совхозе десятилетиями. Назначенец. Ему положено коммунистом быть. А ты осуществлял партийное руководство на предприятиях Тылвы и Тылвинского района. Тебе по должности Сыродя знать положено. Взносы с него собирал, на бюро встречался, ездил к нему с проверками… Как давно было – кажется, в иной жизни.

– Теперь вот вспоминаю. Анализирую. Про Сыродя, собственно, не известно ничего. Отсюда он родом или нет?

– Бог его знает. В войну много чужого народа прибилось в Пятигорье. Эвакуировались вместе с механическим заводом с Украины. После войны часть уехала восвояси, часть осталась. Но Сыродь не из тех, точно. И к заводу не имел отношения. Его сразу прислали директором в хозяйство – или не директором?

– Ерунда. Ты соотнеси даты и числа. Конечно, война выкосила мужиков, но подростков не ставили во главе совхоза. А если ему тогда было годов подходяще сколько, то в каком же возрасте он умер? в столетнем?

– Запутались. Да фигня! Кто он мне? сват, брат? У Сыродя родни, кроме сына, не было.

– И про сына-то выяснилось позже. Просто вышло – отец помер, а сын появился. Темная история. Откуда сын, если старик ни разу не женился?

– Одно другому не препятствует. Жены нет, а женщины были. Или он монахом жил? Ты же, Игнатич, следил за нравственным обликом членов партийной организации. Может, Сыродь – ходок по бабьей части? Сын же родился…

– Но не в Утылве. Неизвестно где рос. А потом – бац! здрасьте… Сынок унаследовал хозяйство. Уже назначения не требовалось – это частная собственность. У Сыродя получилось завладеть, а у тебя, Борис, нет. Теперь второй заход?

– Не ехидничай, Игнатич. Сам же говорил – не вовремя… Старый Сыродь – неплохой мужик. Чудаковат, да – или вернее, угрюм, малоразговорчив…

– Бирюком был! И оттого загадочен. Если он всегда молчал, то и не поймешь – добрый или злой, жадный или простодыра, умный или баран… Кажется, за всю жизнь Сыродь не поменялся. Такой же черный, унылый. Неприятный вид. Отталкивающий – от него словно волна исходила и отталкивала. Кожа бледная, холодная, с железистым цветом. Нос блестит. Кулаки – во! – каждый размером с его голову. Кости тяжелые. Старик не седел – то есть, вообще. Волос только начал синевой отливать. Щетина тоже черная. А зубы у него и в старости как у молодого – крупные, желтые, целые. Клыки с двух сторон торчат… В костюме и галстуке я его никогда не видел. Чисто выбритым. И как тебя – в кепке. Мужик простецкий – работяга. Излюбленная одежка – советский брезентовый дождевик. Типа твоего плаща. Не снимал весной, зимой, осенью. Не мерзнул совершенно. В мороз с непокрытой головой – наверное, его черная шевелюра как шерстяная шапка спасала… Старые сапоги – даже не кожаные, с кирзовыми голенищами. Армейский раритет. Мобутя, наверное, такие носил. На Хасане. Или танкистам другая обувка полагалась?

– Все, что положено, Мобутя получил. А мы сейчас про Сыродя.

– Как он в своих кирзачах ноги зимой не отморозил. Здоровущие лапы.

– Хорошо, хоть летом снимал…

– Да. И дождевик. В рубахе и штанах – в таком виде в горком являлся. Без галстука. Носовыми платками не пользовался. И одеколоном.

– Зачем? Он ни разу насморком не болел. Нос железный. Не порежешь… Жил–жил Сыродь – и помер. Тихо закопали. Никому не сообщали, не звали попрощаться. А кому звать-то? сын тогда еще не приехал… На бывшем хуторе есть старое захоронение – там лежит. Честно говоря, даже не знаю, где это. В Чагино – где же еще… Утылва – дыра, а уж Чагино…

– Никто туда к Сыродю в дикий угол не рвался. Люди предпочитали жить в Утылве, особенно когда хрущовки стали лепить и квартиры давать, и даже совхоз потом перевел своих с хуторов в Малыхань… К Сыродю не вязались. Работы и в городе хватало – не только на заводе. Совхоз захудалый – в области на последних местах. Пусть шевелилась мыслишка Сыродя сменить, а на кого менять-то было? ни один сумасшедший карьерист не позарился на его место. Не нашли, что с Сыродем сделать… И он сидел в совхозе. До смерти.

– Говоришь, словно он срок отбывал. Пожизненный, что ли?.. Ну, не трепло мужик – и хорошо это. Слово-то куда заведет…

– Серьезный, сдержанный, политически грамотный. Членские взносы исправно платил – наверное, чтобы отстали. На собраниях сидел в заднем ряду и голову в плечи втягивал, голосовал со всеми, речи не произносил – даже когда предлагали высказаться и поучаствовать в прениях.

– Истинно, молчание – золото…

– Тогда Сыродь баснословно богат. И подобные молчальники в Утылве отыщутся – их единственное богатство… Хотя ты знаешь, дела у Сыродя идут неплохо. Не у него, а у его сына… Я мимо Чагино проезжал. С конца семидесятых там не жили – людей перевезли на центральную усадьбу в Малыхани. Природа красивая – рядом заповедник Богутарская степь и река Мара. Раздолье.

– Негодь тож. Дурная слава. Потому в свое время решили отстраивать Бузаковку, а не Чагино. Суеверия сильны.

– Сыродь, очевидно, не суеверен. Бывший коммунист – или его сын. Стоит забор высоченный – под два