я весь похолодел от этого взгляда. Коварство и расчёт – вот что так и сочилось из каждой чёрточке Моны. Она гордо вытянула спину, демонстрируя то ли бесподобную осанку, то ли непоколебимую гордость, и стала что-то печатать на клавиатуре ногтем длиной со строительный кран.

Эта демонстрация силы и достоинства вывела меня из себя, так что обратно уже было не зайти. С чего этот спектакль? Вроде бы только в пятницу мы славно проводили время и не расставались в полной ненависти друг к другу. Обиделась из-за отказа и моего скоропостижного ухода рано утром? Но я ведь и не обещал остаться.

Выскочив из кабинета, я сдерживался как только мог, потому что парочка любопытных глаз подчинённых уже зыркали в нашу сторону. Замерев у стола Моны, я напустил на себя само благодушие и умиротворённость, чтобы выдавить:

– Мона, можно переговорить с тобой минутку в моём кабинете?

– Боюсь, не получится, Джейсон.

В офисе она всегда называла меня мистер Кларк. Не забывала о субординации и осторожности, хоть мы и успели четырежды обойти её стороной, пока развлекались у неё дома.

– Тебя ждёт Дирк. – Ноготь-кран выдвинулся в сторону уже знакомой мне деревянной двери. – Срочно.

Я чуть не зарычал и не воздал руки к небу – вернее, к потолку, ведь над нами громоздились ещё десять этажей. Что на этот раз выдумал его величество Дирк Бёртон? Отрубит мне голову за опоздание в двадцать минут? Это его причина для увольнения, которую он выдумывал на пару со Стивеном Хантли?

Оставив Мону «на десерт», я ощутил себя таким смелым, что Арагорн из «Властелина» мне и в подмётки не годился. Пусть он в одиночку мог зарубить армию орков, зато я собирался противостоять самому злобному и перекаченному гоблину из всех ныне живущих. В Средиземье свои злодеи, в «Прайм-Тайм» – свои.

Лысина Дирка даже не двинулась, когда я открыл дверь. Даже не улыбнулась встрече, когда я поздоровался. Зато злорадно приподнялась, когда дверь хлопнула за моей спиной. Скалистые плечи с победным наслаждением выросли надо мной, когда Дирк встал из-за стола и показал зубы. Так в его понимании выглядела улыбка.

– Дерьмово выглядишь, Кларк.

– Спасибо, я старался.

Ну сейчас начнётся. Ты опоздал. Где ты шляешься. Нужно готовиться к встрече с клиентами, которую ты запорол на прошлой неделе. Я прокрутил все варианты развития нашего диалога, но никак не ожидал услышать:

– Ты уволен.

Молния угодила прямо в меня, так что на пару секунд я просто отключился. Открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но удар пришёлся как раз на область, где формируется речь. Зато мои попытки заговорить или оправдаться пришлись Дирку по вкусу. Его физиономия превратилась в настоящий круг, когда губы растянулись в самой сокрушительной и триумфальной улыбке.

– Уволен? – Наконец я собрал звуки в слово. – За то, что опоздал?

– Как бы я ни устал от твоих опозданий и дерьмовой работы, Кларк, за опоздания я ещё никого не увольнял.

Дерьмовой работы? А как же пять подписанных контрактов всего за один месяц работы? Причём два из них принесли компании такой весомый куш, что о сделках писали в корпоративных чатах и сам Джим снизошёл до похвалы. Похоже, этот парень всё перепутал, и называл дерьмовым мои труды, когда сам не делал ни черта.

– Тогда за что же? – Бесстрашно поинтересовался я.

Всё это происки Стивена Хантли. Они выдумали какую-нибудь идиотскую причину, которую я сумею разбить в пух и прах. Вот и доказательство, с кем всё-таки болтал Стивен в магазине, когда его застукала Эмма. Дирк собирался получить свои денежки за моё увольнение и заодно утереть мне нос, раз уж его бывшая поглядывала в мою сторону. Теперь каждый косой взгляд Дирка на нас на корпоративе или в офисе обретал смысл. Как это, красотка вроде Моны выбрала не красавца вроде Дирка, а меня? Дерьмового работника с трёхдневной щетиной, который общался с мылом и шампунем только по праздникам.

– Вот за это.

К манере Дирка бросаться бумагами мне в лицо я уже успел привыкнуть. Не сводя с меня орлиных глаз, он взял какую-то папку и перекинул через монитор компьютера прямо мне в руки. В прошлый раз он швырялся низкими рейтингами рекламы «Дабл Бабл» и плохими продажами, теперь чем-то более увесистым.

– Что это?

– Сам посмотри. Тебе понравится.

Звериная ухмылка сопровождала каждое моё движение, пока я открывал папку и доставал содержимое. Там лежали вовсе не документы. Не статистика продаж или диаграммы моей дерьмовой работы. Первым делом пальцы ощутили плотную бумагу, глянец, весомость. А потом я увидел собственное лицо на снимке формата «а4».

– Что за…

Красочные фотографии могли бы стать прелюдией к фильму для взрослых. Я без рубашки с закрытыми глазами развалился на диване в полном изнеможении, пока Мона седлает меня верхом в одном лифчике и чулках. Кончики пальцев покалывало, пока я в припадке листал снимки один за другим. Здесь были и селфи, на которых Мона улыбалась или вытягивала губы уткой прямо в камеру, а я всё так же не открывал глаз, то ли от наслаждения, то ли от потери сознания. А ещё полнометражные кадры, словно телефон прислонили к чему-то на столике и установили на камере таймер, чтобы заснять наши взрослые потехи со всех ракурсов.

Такого не было. Я не обжимался с Моной в тот день. Мы выпили вино, и я уснул на диване. Я даже рубашку не снимал, хоть и проснулся без неё. Это подстава чистой воды. Та подстава, о которой пыталась меня предупредить Эмма. Та подстава, которую планировал Стивен Хантли со своим подельником. Вот только подельником оказался не Дирк Бёртон. А Мона. А может и все трое.

На снимках же отчётливо видно, что я в отключке от выпитого. Веки опущены, руки бескостными плетями болтаются где-то снизу, ни один мускул не напряжён от касания женского тела. Здесь не пришьёшь ни приставания, ни насилия, ничего. Но кого это волнует? Моё слово против слова Моны, а фотографии, какими бы смехотворными ни казались, на её стороне. В суде мою стратегию защиты разбили бы в пух и прах.

– Ну как тебе такое доказательство? – Тщеславно поинтересовался Дирк, складывая свои бицепсы в замок на груди.

– Это неправда.

– То есть ты не спал с нашей Моной? – Засмеялся Дирк, хотя нам обоим было не весело.

Я видел, как наша связь и эти фото покоробили его мужское достоинство. Даже такие бесчувственные громадины, как Дирк Бёртон, страдали от неразделённой любви женщины. Перед глазами так и стояла картина, как Мона входит