– Я учился в Оксфорде, потом изучал право в Грейс-инне, потом занимался торговлей вместе с отцом. Святых клятв я не приносил, но хочу сделать это сейчас.

– Хорошо. – Оман чуть подобрел.

– От наших учеников мы ждем, что они, закончив обучение, будут готовы рисковать своими жизнями, – сказал Аллен. – Вы это понимаете? Если вас поймают, то, скорее всего, предадут смерти. Если вас страшит подобная участь, думаю, вам лучше уйти.

Ролло поразмыслил, прежде чем отвечать.

– Было бы глупо утверждать, что я не боюсь. – Аллен одобрительно кивнул. – Но я готов рискнуть, если будет на то воля Господа.

Снова вмешался Оман:

– Как вы относитесь к протестантам? Я имею в виду ваше личное отношение.

– Личное? – Ролло стал было сочинять очередной красноречивый ответ, который показал бы его рассудительность, но чувства взяли верх, и он выпалил, стискивая кулаки: – Я их ненавижу! – Чувства были столь сильными, что даже язык на мгновение будто онемел во рту. – Я хочу истребить их, всех поголовно, уничтожить, убить всех до единого! Вот как я к ним отношусь.

Оман улыбнулся – или показалось?

– В таком случае вы, думаю, нам вполне подходите.

Ролло понял, что его ответ был правильным.

– Что ж, – проговорил более осторожный Аллен, – надеюсь, вы проведете у нас несколько дней, и мы познакомимся получше. А потом побеседуем подробнее о вашем будущем.

– Ему нужно новое имя, – заметил Оман.

– Уже? – уточнил Аллен.

– Чем меньше людей узнают его настоящее имя, тем лучше.

– Наверное, вы правы.

– Пусть будет Жаном Ланглэ.

– Джон Англичанин? Неплохо. – Аллен посмотрел на Ролло. – Итак, отныне вы – Жан Ланглэ.

– Но почему? – не понял Ролло.

– Потом узнаете, – сказал Оман. – Всему свое время.

8

Тем летом Англия в тревоге ожидала иноземного вторжения. Народ воспринял папскую буллу как призыв к католическим державам напасть на остров, поэтому все ждали, что вот-вот покажутся вражеские галеоны, на борту которых будет полным-полно солдат, рвущихся грабить, убивать и насиловать. Вдоль всего южного побережья каменщики подновляли осыпавшиеся крепостные стены, пушкари чистили заржавевшие пушки у входов в гавани, смазывали стволы и проводили пристрелку. Крепкие крестьянские парни вступали в ополчение и учились в солнечные воскресные дни стрелять из лука.

Графиня Ширинг пребывала в возбуждении по иному поводу. Направляясь на встречу с Недом, Марджери будто воочию видела все то, чему они предадутся на свидании, и от этих картин у нее намокало внизу живота. Ей как-то довелось услышать, что французские куртизанки, дескать, моются каждый день и мажут ароматическим маслом свои укромные места на случай, если мужчинам вздумается поцеловать их туда. Она не поверила услышанному, да и Барт никогда ее так не целовал, зато Нед ничуть не стеснялся и не брезговал, и теперь она мылась ежедневно, как куртизанка. Она сознавала, что совершает очередной смертный грех и что однажды ее постигнет справедливое воздаяние небес, но от этих мыслей начинала болеть голова, и она с радостью от них отмахивалась.

Она приехала в Кингсбридж и остановилась в доме Барта на острове Прокаженных. Предлогом для приезда послужила встреча с Гийомом Форнероном. Этот протестант, бежавший из Франции, изготавливал лучший батист на юге Англии, и Марджери покупала у него сорочки для себя и для Барта, накидки и ночные рубашки.

На второе утро после приезда она вышла из дома и отправилась на свидание с Недом в доме ее подруги Сюзанны, ныне леди Твайфорд. Та по-прежнему владела в Кингсбридже домом, который унаследовала от отца, и обыкновенно перебиралась туда, когда ее супруг отбывал в деловую поездку. Это место свидания предложил Нед, и они оба ничуть не сомневались, что могут доверять Сюзанне.

Марджери постепенно свыклась с тем, что Сюзанна, тогда еще графиня Брекнок, была когда-то любовницей Неда. Сама Сюзанна изрядно смутилась, когда Марджери призналась, что обо всем догадалась. «Его сердце принадлежало тебе, – сказала она потом. – У меня было лишь его тело, а ничего другого мне и не требовалось». По правде говоря, рассудок Марджери до сих пор пребывал в любовном помутнении, поэтому она не могла всерьез задумываться ни о чем, кроме свиданий с любимым.

Сюзанна встретила ее в передней, поцеловала в губы и сказала:

– Ступай наверх, девочка, тебя ждут.

Лестница из передней вела прямо в будуар Сюзанны, где ожидал Нед.

Марджери обвила руками его шею. Они поцеловались, долго и страстно, будто изголодавшись по любви.

Она разомкнула руки и коротко произнесла:

– Кровать.

В спальне Сюзанны они быстро избавились от одежды. Нед был стройным, со светлой кожей, с густыми черными волосами на груди. Марджери обожала его разглядывать.

Но что-то пошло не так. Член Неда обмяк, висел безвольно. Такое нередко случалось с Бартом, когда тот напивался, но с Недом подобное произошло впервые. Марджери опустилась на колени и прикоснулась губами, как когда-то научил ее Барт. С графом это порой помогало, но вот с Недом не вышло. Она встала, обхватила ладонями его лицо, заглянула в родные карие глаза. Поняла, что он чем-то сильно озабочен.

– Что стряслось, милый?

– Меня кое-что тревожит.

– А именно?

– Что мы собираемся делать? Ну, потом?

– Зачем забивать себе голову? Мы любим друг друга, вот и все.

Он покачал головой.

– Надо решать.

Сунул руку в карман своего камзола и достал письмо.

– От королевы? – спросила Марджери.

– От сэра Уильяма Сесила.

Марджери вдруг почудилось, что посреди теплого летнего дня задул студеный зимний ветер.

– Дурные вести?

Нед кинул письмо на кровать.

– Сам не знаю, дурные или хорошие.

Это письмо, лежавшее на простынях, показалось Марджери этакой мертвой птицей: сложенные уголки торчали в стороны распростертыми крыльями, сломанная красная печать смахивала на пятно крови. Чутье подсказывало, что письмо определит ее участь.

Понизив голос, она справилась:

– Что там написано?

Нед сел на кровать и скрестил ноги.

– Речь о Франции, – ответил он. – Тамошние протестанты – они зовут себя гугенотами – одерживают, похоже, верх в гражданской войне, и все благодаря значительной ссуде от королевы Елизаветы.

Это Марджери было известно. Ее саму ужасало неуклонное и неумолимое торжество ереси, но Нед радовался, и потому Марджери старалась не думать о том, что могло бы их отвратить друг от друга.

– Поэтому король-католик согласился на переговоры о мире с вожаком протестантов, человеком по имени Гаспар де Колиньи.