– Вот так, – удовлетворенно прохрипел Сворден и повернулся к погани.

Когда Навах очнулся, Сворден далеко углубился в лес. Тащить мосластого кодировщика на себе оказалось делом нелегким, поэтому только он зашевелился и застонал, десантник немедленно сгрузил его под ближайшем деревом.

Убедившись, что дерево – это дерево, а не очередная прикинувшаяся им тварь, для чего Сворден постучал окровавленным прикладом по плотной коре, он тоже опустился на землю и принялся пучками травы счищать с автомата черные брызги.

– Что ты с ней сделал? – спросил Навах, не открывая глаз.

– Забил прикладом.

– Пулю пожалел?

– Пожалел.

– Живодер, – без всякого выражения сказал Навах.

Лес окружал их плотной стеной деревьев и кустарника. Они находились внутри глухого кокона, сквозь плотную мембрану которого доносились слабые, еле различимые звуки. Иногда тишину нарушал деревянный треск выдираемого из плотной десны травянистой почвы огромного коренного зуба – еще одному растению надоедало прикидываться неподвижным древом, и оно, подобрав корни и ветви, отправлялось на новое место.

У Свордена возникло нехорошее предчувствие, что посиди они здесь еще немного, и тишину леса вновь разорвет отчаянный вопль.

Он встал и осмотрелся. Обошел вокруг дерева, но ничего, кроме влажного хлюпанья под ботинками, не нарушало лесное спокойствие. Лес притаился. Чужаки ему определенно не нравились, и он выискивал новую пакость, чтобы послать ее на них.

Похоже, Навах тоже почувствовал нечто такое. Он медленно поднялся, опираясь спиной на ствол, оттолкнулся от него и сделал неуверенный шаг, угодив ногой в невесть откуда взявшуюся хлябь. Он замер, неуклюже балансируя, точно канатоходец на ослабшей веревке, раскинув руки в стороны и с изумлением наблюдая, как нога погружается в землю, а навстречу ей толчками выплескивается грязная вода, расплываясь в обширную лужу.

– Что это? – недоуменно спросил у леса Навах, но тот лишь злорадно зашелестел листвой.

Навах попытался высвободиться из трясины, но нога засела крепко. Увидев такое дело, Сворден осторожно придвинулся к краю лужи и протянул Наваху ствол автомата, крепко ухватившись за приклад.

– Держись, – приказал он кодировщику, и когда тот вцепился в автомат, потянул его на себя.

Не тут-то было. Навах увяз. Он отталкивался еще свободной ногой, но трясина упрямо держала попавшую ей в глотку добычу.

Сворден рассвирепел.

– Кехертфлакш! Как тебя угораздило туда вляпаться?!

Однако Навах не столь трагично воспринял произошедшее. Его разбирал с трудом сдерживаемый смех.

Сворден пожалел, что до Наваха не дотянется кулаком. Уж тогда бы он вбил кодировщику его смешки обратно в пасть.

– Держись крепче! – гаркнул Сворден и, убедившись, что кодировщик его послушался, рванул Наваха из трясины.

Руки кодировщика разжались, и он чуть не бултыхнулся в жижу.

– Тянут-потянут, а вытянуть не могут! – сказал неунывающий Навах.

В иных обстоятельствах Сворден порадовался бы смешливой стойкости вляпавшегося в дрянь кодировщика, но он чуял – в этом никакой заслуги самого Наваха нет. Это все мерзкая дыра, проглотившая его ногу по колено. Когда-то Сворден слышал о тварях, впрыскивающие яд в тело жертвы, отчего та испытывает блаженство, пока хищник пожирает ее заживо.

И тут кодировщик стал намокать.

Казалось, он попал под невидимый ливень или его сжимает огромная рука, выдавливая пропитавшую Наваха влагу, как из губки. Одежда кодировщика промокла насквозь, лицо покрылось крупными каплями, они сливались друг с другом, пока не превратились в стекающие по щекам и подбородку непрерывные струи, волосы облепили череп неопрятными прядями. Навах разинул рот, закашлял, из него выплеснулась все та же вода, словно из утопленника.

Пришлось отбросить бесполезный автомат, шагнуть в лужу и, ощущая, как земля под ботинками подается, готовясь разверзнуть новую трясину, дотянуться до захлебывающегося кодировщика, ухватить за грудки и рвануть на себя, одолевая упрямую, чавкающую силу, которая держала Наваха.

Навах кубарем откатился от опасного места, а Сворден, завалившись на спину, рванул увязшие ноги и, не поднимаясь, отталкиваясь локтями и пятками, отполз туда, где сухо.

Лужа, потеряв добычу, недовольно забурлила и с хлюпаньем принялась втягиваться обратно в землю. Через некоторое время от нее и следа не осталось, разве что промокший до нитки Навах.

– Что это было? – отдышавшись спросил Сворден.

– Одно из мрачных чудес леса, – все еще отплевываясь и тряся головой сказал Навах.

– Никогда такого, кехертфлакш, не встречал.

– Ты и в лесу никогда не был, – ответил кодировщик. – Тьфу, будто утонул и меня долго искали…

– В лесу я был, – возразил Сворден.

– Когда выслеживал материковых выродков?

– А какая разница? – спросил Сворден. – Такие же трава и деревья… Только выродков побольше. Но никогда про такую мокроту не слышал, умгекеркехертфлакш!

– Не слышал, – еле заметно передразнил Навах, вытряхивая из снятых ботинок воду. – Мы все о них знали, только вот тебе не говорили…

Сворден промолчал, справедливо подсчитав, что угрюмая тишина послужит достаточным укором спасенному его руками Наваху. Впрочем, ведь и Навах спас Свордена от мочала. Кодировщик мог решить, что они в расчете, и продолжать язвить.

Кое-как втиснув в размокшие ботинки ноги, Навах зашнуровался и встал. Поднялся и Сворден, закинул автомат на плечо и двинулся вслед за прихрамывающим кодировщиком.

Лес раздавался вширь, словно некто изо всех сил принялся растягивать земляную подложку, на которой он рос. Расстояния между деревьями, до того стоящих вплотную друг к другу, как новобранцы в строю, увеличивалось, будто необученной деревенщине дали команду “вольно!”, а она вместо того, чтобы по уставу заложить руки за спину и расставить ноги, разбрелась из шеренги кто куда.

Дотоле непролазные кустарники присели, а то и вовсе полегли, прижавшись к земле ветвями, как вышедшие из тяжкого боя солдаты, повалившись без сил прямо там, где уже не слышны стрельба и взрывы.

Лес производил на Свордена впечатление лишь на мгновение затихшей боевой зоны – воюющие стороны перемешались настолько, что нельзя прочертить линию фронта, а если бы кто-то из штабистов и попытался сделать подобное, умозрительно проложив ее как равноудаленную от противоборствующих огневых позиций, то получились бы каракули, по недоразумению нанесенные на оперативную карту.

Свордену казалось – вот-вот они наткнуться хоть на какой-то след минувшего боя, чья ярость столь ясно ощущалась в воздухе, – например, на скелет смертника, прикованного цепью к пулемету и погребенного лишь под кучей отстрелянных гильз и опавших листьев. Однако они продолжали идти, а ничего подобного на глаза не попадалось.