На мой вгляд, кажется, ошибаются и те и другие. Особенно в том, что приписывают поражения или победы на внешнеполитическом фронте исключительно одному человеку. В реальности все было куда сложнее, и центр принятия решения в империи был не один. То есть очевидно, что последнее слово было за царем, но разные группы доводили до него разные позиции. Взять хотя бы покорение Азии. МИД, Минфин смотрели на ситуацию там совсем не так, как генералы. Глава МВД граф Валуев сетовал как-то, что вот, дескать, захватили Ташкент, и непонятно теперь, что с ним делать. Так что и в черноморском вопросе, конечно же, решение принималось коллегиально, исходя из общей ситуации в стране, отношений с европейскими странами и Англией. И вряд ли решиться на столь резкие шаги в отношении выхода из невыгодного для себя договора Россия могла раньше 1870 года. Но к этому моменту в Петербурге увидели, что, например, на русское продвижение в глубь Азии Лондон реагирует болезненно, но сделать фактически ничего не может.

Русская армия к этому времени была модернизирована, получила дополнительный боевой опыт в Азии, опыт, который можно уже было считать уникальным. Военные научились действовать небольшими подразделениями, в отрыве от основных сил, при тесном взаимодействии пехоты, артиллерии и казаков. Это фактически подобие того, что сейчас называется батальонной или ротной тактической группой. К тому же у союзников по Крымской войне, которые в 1856 году выступили гарантами исполнения статей договора, возникла куча своих проблем. В Европе заявила о себе новая сила — Германия. Точнее, тогда еще Северо-Германский союз.

В июле 1870 года Франция решила наказать Пруссию, вокруг которой и шло объединение германских земель, и объявила ей войну. 1 сентября того же года французская армия потерпела поражение под Седаном, вскоре пал и Париж. Российская империя в этой ситуации сохраняла нейтралитет, точнее вооруженный нейтралитет против Австрии, которая хотела бы выступить против Пруссии, но опасалась реакции Петербурга. Александр II пообещал германскому канцлеру Отто фон Бисмарку, что в случае вмешательства Австрии Россия выдвинет к ее границе 300-тысячную армию и, если понадобится, даже «займет Галицию». Бисмарк же сообщил в Петербург, что Россия может рассчитывать на поддержку Германии в пересмотре Парижского трактата. И когда Франция была повержена, в Петербурге решили, что настал тот самый подходящий момент для односторонней отмены унизительных статей Парижского договора. Многие министры возражали и заявляли, что делать этого нельзя ни в коем случае, что Англия этого не простит. Но военные понимали, что Англия не будет воевать, если не найдет союзника в Европе. А с этим, в текущей ситуации, были сложности.

19 октября 1870 года российским послам в Европе и в Англии был направлен циркуляр Горчакова. Повторюсь, Александр Горчаков писал документ не по своей личной инициативе. Он излагал мысли, сформулированные императором и частью политической элиты, военными в первую очередь. А суть документа была простая — Петербург больше не считает себя связанным обязательствами, ограничивающими права страны на Черном море.

«В самом деле: в то время, как Россия разоружалась в Черном море и даже, посредством декларации, включенной в протоколы конференции, прямодушно воспрещала самой себе принятие действительных мер морской обороны в прилежащих морях и портах, Турция сохраняла право содержать в Архипелаге и в проливах морские силы в неограниченном размере; Франция и Англия могли по-прежнему сосредоточивать свои эскадры в Средиземном море.

Его императорское величество не может допустить, чтобы безопасность России была поставлена в зависимость от теории, не устоявшей перед опытом времени, и чтобы эта безопасность могла подвергаться нарушению, вследствие уважения к обязательствам, которые не были соблюдены во всей их целости.

Государь император, в доверии к чувству справедливости держав, подписавших трактат 1856 года, и к их сознанию собственного достоинства, повелевает вам объявить:

что е.и.в. не может долее считать себя связанным обязательствами трактата 18-го марта 1856 года, насколько они ограничивают его верховные права в Черном море;

что е.и.в. считает своим правом и своей обязанностью заявить е.в. султану о прекращении силы отдельной и дополнительной к помянутому трактату конвенции, определяющей количество и размеры военных судов, которые обе прибрежные державы предоставили себе содержать в Черном море;

что государь император прямодушно уведомляет о том державы, подписавшие и гарантировавшие общий трактат, существенную часть которого составляет эта отдельная конвенция;

что е.и.в. возвращает, в этом отношении, е.в. султану права его во всей полноте, точно так же, как восстановляет свои собственные.

При исполнении этого поручения, вы употребите старание точно определить, что наш августейший монарх имеет единственно в виду безопасность и достоинство своей империи. — В мысли е.и. величества вовсе не входит возбуждение восточного вопроса. В этом деле, как и во всех других, он только желает сохранения и упрочения мира. Он не перестает, по-прежнему, вполне признавать главные начала трактата 1856 года, определившие положение Турции в ряду государств Европы. Он готов вступить в соглашение с державами, подписавшими этот договор: или же для подтверждения его общих постановлений, или для их возобновления, или для замены их каким-либо другим справедливым уговором, который был бы признан способным обеспечить спокойствие Востока и европейское равновесие».

В переводе с языка дипломатии на доступный русский язык этот документ звучал бы так: Россия больше не собирается выполнять ваш договор и унижаться перед вами, дорогие коллеги. Турецкий султан имеет право также не соблюдать более договор — мы достаточно сильны, чтобы при случае поставить его на место. Если у кого-то есть возражения, то мы готовы отстоять свою позицию. Интересно, как? Нет, правда, хотите узнать? Надеемся, что вы не станете этого делать.

В дипломатии имеет значение не только то, что и когда сделано, но и то в какой форме. А в этом случае форма была самая что ни на есть вызывающая и оскорбительная для партнеров. Эта было такое «иду на вы» сообщение, что Россия вернулась в большую мировую политику — хотят этого или не хотят. И циркуляр произвел эффект сродни тому, что произвела декларация о воссоединении России с Крымом в 2014 году. В европейских столицах возмущались, обсуждали, осуждали, но дело тем и ограничилось, вся «война», которой так боялись некоторые члены кабинета, свелась к переписке и гневным заявлениям.

А на имя Александра II после публикации этого циркуляра начали поступать приветственные телеграммы со всей России. И снова напрашиваются аналогии с 2014 годом. Особенно широко решение русского правительства поддержали в Новороссии и в Бессарабии, ведь там больше чем в других регионах ощущали опасения из-за, по сути, никак не прикрытых южных рубежей империи. И редкий случай — даже либеральная печать хвалила царя и правительство, а особенно Горчакова. Именно тогда ему стали приписывать эту русскую победу, именно тогда стала рождаться легенда о «железном канцлере», хотя, повторюсь, решение было выработано коллективно, окончательное «да» сказал, конечно же, император. Поэт Федор Тютчев тогда написал восторженные строки, посвященные Горчакову: