Проводив близнецов до терраски, я взобрался в «мансарду» над курятником и завалился на тюфяк, благо Игорь с Лосенком опять уперлись на танцы. Честно говоря, я думал, что, наверно, мне стоит тоже показаться на этом культурно-массовом мероприятии, потому что время было детское и спать мне вроде бы не хотелось. Однако едва я улегся, как «руководящая и направляющая» приказала мне спать…

Строго говоря, этот сон был не столько дурацким, сколько очень страшным. Наверно, более страшного сна до этого момента я не видел. Именно после того сна у меня появилось серьезное сомнение в том, что потусторонний мир — всего лишь вредное суеверие, распространяемое агентами империализма.

Во-первых, в этом сне мне явился человек, которого я никогда не видел живым. О том, кого я, собственно, вижу, мне удалось догадаться лишь минуту-две после начала сна.

Это был Санька Терентьев, точнее, ожившая черно-белая фотография, которую я видел на памятнике. Впрочем, тогда, наяву, я ее почти не запомнил. Однако во сне этот кусочек фотобумаги, прилепленный в рамке к фанерной пирамидке, вдруг ожил. Рамка со стеклом стала как бы экраном телевизора. Санька в гражданском пиджаке с галстуком оказался примерно там, где располагается диктор, объявляющий об очередной кончине члена Политбюро. Конечно, во сне мне не у кого было спросить, похож ли голос на тот, каким разговаривал Санька. Но одно я запомнил четко: Санька говорил с заметным придыхом и здорово окал, наподобие владимирца или нижегородца.

— Николай! — объявил он из своей рамки. — Пошли, покажу, где меня пристроили…

С этими словами он выплыл из «экрана» и, окруженный мутно-белым туманным овалом, по-прежнему видимый лишь по пояс, полетел над кладбищем от своей пирамидки.

У меня аж все заледенело от жути. Вроде бы было светло, даже, кажется, солнце светило, не было никаких ведьм, чертей, монстров и иных видаковых чудовищ, которых я помнил по фильмам, когда-то просмотренным Брауном. Страх можно бы назвать и беспричинным, если б я не знал, что Санька — мертвец.

Тем не менее я пошел туда, куда полетел Санька в своем овале-ореоле. Сначала — через кладбище, потом — через поселок. Все это было не чем-то абстрактным, а именно здешним, реальным. Я даже прошел мимо дома Чебаковых и мимо курятника, где дрых в это самое время. Санька держался где-то в пяти-шести метрах от меня. Ни догонять его, ни отставать от него я и не пытался.

Как пришитый, как нитка за иголкой, я следовал за ним и, наконец, очутился на берегу реки. Забыл сказать, что, пока Санька «вел» меня через кладбище и поселок, мы не встретили ни одного человека. И вообще — ничего живого. Уже позже, размышляя над тем, что же было самое страшное в этом сне, я пришел к выводу: тишина. Кроме той фразы, с которой началось мое путешествие, в течение всего пути я не услышал ни одного звука, ни одного шороха. Это была ЗАМОГИЛЬНАЯ тишина.

Конечно, и на берегу, на пляже, где наяву все с утра до вечера было забито купальщиками, оказалось абсолютно пусто. Санькин ореол поднялся над пляжем и переместился к обрыву. Здесь он завис над землей и остановился. Я приблизился к этому месту и увидел верхушку колышка, забитого в землю.

— Здесь! — коротко сказал Санька, и нижняя часть его ореола вытянулась, словно острие стрелы. Острие это уперлось в колышек. Я тут же заметил, что трава, растущая вокруг колышка, намного зеленей той, что расположена подальше. Колышек был забит в середину прямоугольника, выложенного из свежего дерна.

— Попробуй, выдерни! — провещал призрак, и я повиновался, в смысле, ухватился за колышек обеими руками. Однако я не сумел его вытащить, ибо это был не колышек, а целый кол, на полметра, не меньше, вбитый в землю.

— Я здесь! — объявил дух Саньки, рука его высунулась из ореола и легко выдернула не только кол, но и дерн, и верхний слой засыпки. Бр-р-р! Много лет спустя ничего более ужасного не припомню…

Скелет в уже изгнившем парадном мундире, объеденные до костей кисти рук, но самое страшное — череп с остатками полуразложившейся плоти на лице и жирными розовыми червями, шевелящимися в глазницах.

— Это я! — весело объявил Санька и исчез, а я, дико заорав, проснулся весь в холодном поту и едва ли не стуча зубами от страха.

Сон продолжается наяву Первым, что я увидел наяву, были выпученные от удивления глаза Лосенка.

— Ты что, офигел? — спросил он, крутя пальцем у виска. — Накурился, что ли? Орешь как резаный среди ночи.

— Да приснилась тут ерунда какая-то… — пробормотал я.

— Во-во, — хмыкнул Игорь, — небось тебя Сергеич вместе с девками заучили совсем. Они тоже иногда по ночам вскакивают и орут, мне мать рассказывала.

Судя по всему, они вернулись недавно и спать еще не ложились. Винишком пахло, но не сильно, видать, приняли немного.

— Тут, блин, такие дела, — сказал Лосенок, — очумеешь…

— Да… — вздохнул Игорь. — Ты не слышал?

— Чего? — я в это время неловко пытался чиркнуть спичкой, чтобы успокоить нервы сигаретой.

— Да про «афганов» этих. Вовка Рыжий на хвосте принес. Брат, говорит, рассказал. Оказывается, вчера днем, этот шрамоватый, Андрюха, раскололся. Сознался, короче, что они нашего Саньку сами в Афгане приложили. То ли он им задолжал что-то, то ли чарс какой-то заныкал. В общем, наркоту по типу анаши. Они, оказывается, все — анашисты. И как накурятся, то им под кайфом является Санька.

— Фигня какая-то, — пробормотал я, вновь ощутив ледяное дыхание сна, и мурашки побежали у меня по коже.

— Да, — поддержал Лосенок, — они ж вроде нормальные были.

— Когда не в кайфе, — зло хмыкнул Игорь, — все нормальные. А пыханут — и крыша едет. Короче, Саньку они решили выкопать и закопать в другом месте, проткнув осиновым колом. Дескать, смотрели по видаку фильм про вампиров, там так делали, чтобы из могилы не вылезали.

— Ну, суки! — прошипел Лосенок. — Мало мы им навешали!

— Их, подонков, убить надо было! — вскипел Игорь. — Если их не засудят -

я их сам поконаю. Сюда еще приехали, к тете Кате подмазались, наркота гребаная!

— А он сказал, где они Саньку — начал было я, но Игорь даже не дослушал вопрос.

— Все выложил, сука! Остальные, конечно, отнекивались, но их приперли. Отвели всех вечером на берег, на обрыв.

У меня похолодело аж в селезенке, дрожь в руках, которая едва успела уняться, опять вернулась.

— И там, на обрыве, — продолжил Игорь, — Андрюха показал, где они труп Саньки закопали. И кол — аж полтора метра вбили. Паскуды!

— Жуть такая! — поежился Лосенок. — Вовка говорит «Весь сгнил, червяки в глазах ползают.»

— Ну, это он и приболтнуть мог, — отмахнулся Игорь, — самого-то Вовки там не было. Но все равно — гадье эти четверо, а не люди. Точно, если они свой вышак не получат — я их под землей найду и обратно закопаю. Как они — Саньку.