Обнаружили, что в деле замешана жена государя, она приглашала к себе каких-то «баб с зелием». Не иначе, замышляла колдовство или отравление. Выявили соучастников – Афанасия Яропкина, Поярко Рунова, дьяка Федора Стромилова, Владимира Гусева, князя Ивана Палецкого, Щевия Скрябина, а с ними целый отряд детей боярских. Шли аресты. Под пытками некоторые не выдерживали, признавались во всем, о чем их спрашивали. Государю докладывали: доказательства налицо. 27 декабря 1497 г. на льду Москвы-реки казнили шестерых: Яропкина и Рунова четвертовали, Стромилова, Гусева, Палецкого и Скрябина обезглавили. Публичные казни женщин были на Руси не приняты, баб-знахарок, лечивших великую княгиню, утопили ночью в проруби. Прочих уличенных детей боярских «в тюрьму пометали».

И все-таки Иван Васильевич сомневался насчет жены и сына. Он же постоянно общался с семьей. Неужели он настолько плохо знал ближних, проглядел эдаких злодеев? Что-то не сходилось, совесть была неспокойна. А совесть и без того мучила государя за брата Андрея. Уж его-то посадили за явную вину, оставить его на свободе – значило отвечать перед Богом за смуты, моря крови. Но Иван III не удосужился проведать Андрея в темнице, счел подобное внимание лишней слабостью, да и неприятно было встретиться. А тюремщики рассудили по-своему: они угодят великому князю, если будут содержать брата похуже, в сырости, холоде и голоде. Государь узнал об этом задним числом, Андрея уже не было в живых. В 1496 г. он позвал митрополита, епископов, со слезами каялся, что «своим грехом, неосторожею» уморил брата. Отпустили ему грех не сразу, «с испытанием и с великим наказанием». Наставляли «его впредь, как бы ему свою душу исправите перед Богом».

Впечатления были свежими, миновал лишь год. Иван Васильевич размышлял – может, вина сына и жены не такая уж сильная? Он знал, какие клубки подковерной борьбы завязываются при дворе. Организовать заговор и соблазнить Василия с Софьей могло их окружение, чтобы самим возвыситься. Во всяком случае, глава семьи обошелся с ними довольно мягко. Василия взял под домашний арест, «за приставы на его же дворе». Софью оставил в ее покоях, только не желал с ней видеться. Но эти события подтолкнули к выбору наследника. Следовало определиться однозначно, чтобы пресечь дальнейшие козни. А виновного назначать было никак нельзя.

В феврале 1498 г. Иван Васильевич устроил в Успенском соборе торжественную церемонию. Провозгласил внука Дмитрия соправителем, благословил «при себе и после себя великим княжением Владимирским и Московским». Своими руками возложил на него шапку Мономаха. Митрополит впервые назвал Ивана III «православным царем и самодержцем», а Дмитрию внушал, чтобы он слушался государя и деда. Великий князь тоже обратился к преемнику, поучал: «Люби правду и милость, и суд праведен».

Однако пожелание правды, милости и суда преведного оказалось для внука и его сторонников роковым. В новом качестве Дмитрий ничем не проявил себя. По-прежнему обретался возле матери, в сборищах еретиков. А правда довольно быстро стала всплывать. Как, откуда? Об этом мы не знаем. При дворе тщательно затерли подробности скандала. Какие-то сигналы поступили из-за рубежа. Известно, что Патрикеевы и Ряполовский ездили с посольством в Литву и что-то там «высокоумничали». Возможно, сболтнули лишнего. Но и в Москве перед великим князем открылись какие-то новые факты. А в итоге в глазах государя стала складываться совершенно иная картина: весь заговор Василия – клевета!

Иван Васильевич страшно разгневался. Его, «Правосуда», нагло обманули, обрекли на казнь невиновных! Нет, он еще не узнал о тайной организации еретиков. Преступление расценил только как дворцовую интригу: партия Елены Волошанки подвела мину под соперников, чтобы протащить на трон Дмитрия. Но теперь виновных судил сам великий князь. За клевету, по русским законам, полагалось такое же наказание, под которое они подводили свои жертвы. В данном случае, уже подвели.

Патрикеевых и Ряполовского Иван III приговорил к смерти. Но с ходатайствами за столь знатных особ выступили митрополит, архиепископ Ростовский. А рядом с государем оставались еретики во главе с Курицыным, сокрушались: надо бы смягчить кару. Все-таки двоюродный брат и племянник, казнь произведет плохое впечатление в стране и за границей… Великий князь поддался. 5 января 1499 г. на Москве-реке, на том же месте, где казнили мнимых заговорщиков, отрубили голову одному лишь Ряполовскому. Патрикеевым в последний момент объявили помилование. Главу их клана и старшего сына, Василия Косого, постригли в монахи. Одного отправили в Троице-Сергиев монастырь, второго в Кирилло-Белозерский. Младший сын, Иван Патрикеев, бояре Василий Ромодановский и Андрей Коробов отделались заключением.

В семье Ивана Васильевича положение переменилось в обратную сторону. Он отдалил от себя Дмитрия и Елену Волошанку. Полностью примирился с супругой, а Василия освободил, пожаловал ему титул государя и великого князя, выделил под управление Новгород и Псков. Хотел женить его. Невесту постарался найти получше, посватал дочку датского Ханса. Но тут уж получились сплошные накладки. Взбудоражились ганзейские купцы – дальнейшее сближение Москвы и Дании их никак не устраивало. Взбудоражилась датская и шведская знать: как бы король, породнившись с русскими, не перенял русские порядки и не прижал их к ногтю. Встала на дыбы католическая церковь – непременным условием брака был переход невесты в Православие. На Ханса нажали со всех сторон, и ему пришлось отказаться.

Ну а помилование Василия Косого Патрикеева имело далеко идущие последствия. В большом и богатом Кирилло-Белозерском монастыре он устроился со всеми удобствами.

Тайные жидовствующие не оставляли его, поддерживали. Со временем он превратится в «старца» Вассиана Косого, ненадолго уйдет в скит и объявит себя учеником преподобного Нила Сорского. Прикрываясь его именем, начнет мутить воду, возглавит церковную оппозицию «заволжских старцев». Единомышленники протолкнут его в советники к Василию III. Косой постарается облить грязью св. Иосифа Волоцкого, породит легенду о его вражде со св. Нилом Сорским [69]. Натворит немало иных бед, пока его не разоблачат и не упрячут в заключение в Иосифо-Волоцкий монастырь. Такова была цена заступничества и милосердия…

Европа выползала из феодального хаоса. Объединившиеся Кастилия и Арагон навалились на последнее исламское государство на Пиренейском полуострове, Гранаду. Вместе получалось лучше, мавры терпели поражения. Обозначился победитель и в борьбе итальянских торговых республик – Венеция. Утратив позиции на Черном море, Генуя уже не могла с ней соперничать. Что ж, генуэзцы стали менять профиль. Богатая верхушка переквалифицировалась в банкиров, моряки искали заработки на чужбине. Генуэзцы контактировали с арабами, а арабы – с персами, индусами, китайцами. Они знали побольше, чем европейцы. Например, представляли, что земля круглая.

У одного из генуэзских капитанов, Христофора Колумба, возникла мысль поискать дорогу в Индию в западном направлении. Он предложил услуги португальскому королю. Но бесплодные попытки добраться до Индии надоели португальцам. Они предпочитали пользоваться тем, что удалось найти. Захватили острова вдоль африканских берегов – Азорские, Зеленого Мыса. Нападали с этих баз на материк или договаривались с местными вождями, устраивали торговые фактории. Загребали неплохую прибыль и строго цеплялись за монополию на Африку. Всех чужих, появившихся в здешних водах, объявляли нарушителями папской воли, стало быть – еретиками. Корабли топили, моряков казнили. Предложение Колумба их не заинтересовало.