– Не здесь, – прошептал Ной, – не здесь.

Добравшись до берега, они остановились и прислонились к нему, чтобы немного передохнуть.

– Черт бы побрал этого сукина сына Каули, – выругался Бернекер.

Ной кивнул, однако в этот момент он не думал о Каули. Поворачивая голову вправо и влево, он оглядывал берег. Прилив становился все сильнее, у плеч журчала вода. Ной тронул рукой Бернекера, и они осторожно двинулись вдоль берега, по направлению прилива. Приступы озноба становились все сильнее и сильнее. Ной попытался стиснуть зубы, чтобы унять дрожь.

– Июнь, – тупо повторял он про себя, – июньские купанья на французском побережье при свете луны, в июне при лунном свете… – Никогда в жизни ему не было так холодно. Берег был крутой и скользкий от покрывавших его морских водорослей и слизи, и казалось, им до рассвета не найти подходящего места, где бы можно было выбраться из воды. У Ноя вдруг мелькнула мысль снять руку с плеча Бернекера, доплыть до середины канала и утонуть там тихо и мирно, раз и навсегда…

– Здесь, – прошептал Бернекер.

Ной взглянул вверх. Берег в этом месте обвалился. Неровные выступы заросли травой, из темной глины торчали закругленные камни. Но все же кое-где можно было поставить ногу.

Бернекер нагнулся и подставил свои руки так, чтобы Ной мог встать на них. С громким шумом и плеском Ною удалось с помощью Бернекера взобраться на берег. Он на секунду прилег на берегу, весь дрожа и с трудом переводя дыхание, потом быстро повернулся и в свою очередь помог Бернекеру выбраться на берег. Где-то совсем рядом застрочил ручной пулемет; пули просвистели мимо. Они побежали, оступаясь и скользя босыми ногами, навстречу полоске кустов, видневшихся шагах в сорока перед ними. Открыли огонь еще несколько автоматов, и Ной стал кричать: «Остановитесь! Прекратите огонь! Мы американцы. Из третьей роты! – кричал он. – Из третьей роты!»

Они добежали до кустов и залегли под их прикрытием. Теперь и немцы открыли огонь с другой стороны канала. Вспышки следовали одна за другой; Ной с Бернекером, казалось, были забыты в этой, ими же вызванной перестрелке.

Через пять минут огонь внезапно прекратился.

– Я буду кричать, – прошептал Ной. – Лежи тихо.

– Хорошо, – шепотом ответил Бернекер.

– Не стреляйте, – крикнул Ной, не очень громко, стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Не стреляйте. Здесь нас двое. Мы американцы. Из третьей роты. Третья рота. Не стреляйте!

Он затих. Они лежали, крепко прижавшись к земле, дрожа и прислушиваясь.

Наконец послышался голос.

– Эй, вы, вылезайте оттуда. – Произношение кричавшего выдавало в нем уроженца Джорджии. – Поднимите руки вверх и идите сюда. Шагайте быстро и не делайте резких движений…

Ной тронул Бернекера. Они встали, подняли руки и двинулись по направлению голоса, звучавшего из глубины штата Джорджия.

– Господи Иисусе! – послышался удивленный голос. – Да на них не больше одежды, чем на ощипанной утке.

Теперь Ной знал, что они спасены.

Из окопа показалась фигура человека с направленным на них ружьем.

– Подойди сюда, солдат, – сказал человек.

Ной и Бернекер пошли, держа руки над головой, навстречу выросшему из-под земли солдату и остановились в пяти шагах от него.

В окопе сидел еще один солдат; не вставая, он направил на них дуло своей винтовки.

– Что тут, черт побери, происходит? – подозрительно спросил он.

– Нас отрезали, – ответил Ной. – Мы из третьей роты. Вот уже три дня пробираемся к своим. Можно нам опустить руки?

– Проверь-ка их личные знаки, Вернон, – сказал солдат из окопа.

Солдат, говоривший с южным акцентом, осторожно опустил винтовку.

– Стойте на месте и бросьте мне свои личные знаки.

Сначала Ной, а потом и Бернекер бросили свои личные знаки, с легким звоном упавшие на землю.

– Давай-ка их сюда, Вернон, – сказал солдат, сидевший в окопе. – Я сам посмотрю.

– Ты ничего не увидишь, – отозвался Вернон. – У тебя там темно, как у мула в…

– Давай их сюда, – повторил солдат, протягивая из окопа руку. Потом что-то щелкнуло: солдат нагнулся и зажег зажигалку, тщательно заслонив ее рукой, так что Ною совсем не было видно света.

Ветер усиливался, и мокрая рубашка хлестала по озябшему телу. Ной обхватил себя руками, чтобы как-то согреться. Солдат в окопе невероятно долго возился с личными знаками. Наконец он поднял голову и взглянул на них.

– Фамилия? – спросил он, указывая на Ноя.

Ной назвал свою фамилию.

– Личный номер?

Ной быстро назвал свой личный номер, стараясь не запинаться, хотя челюсти плохо повиновались ему.

– А что это за «И» стоит здесь на номере? – подозрительно спросил солдат.

– Иудей, – ответил Ной.

– Иудей? – спросил солдат из Джорджии. – А что это такое, черт возьми?

– Еврей, – ответил Ной.

– А почему же так прямо и не пишут? – обиженно спросил солдат.

– Послушайте, – сказал Ной, – вы что, собираетесь продержать нас здесь до конца войны? Мы же замерзаем.

– Ну идите сюда, – смилостивился солдат. – Будьте как дома. Минут через пятнадцать рассветет, и я вас отправлю на ротный командный пункт. Тут позади есть траншея, можете там укрыться.

Ной и Бернекер прошли мимо окопа. Солдат бросил им личные знаки и с любопытством посмотрел на них.

– Ну, как там было? – спросил он.

– Великолепно, – ответил Ной.

– Веселее, чем на дамской вечеринке, – добавил Бернекер.

– Да, уж надо думать, – сказал солдат из Джорджии.

– Послушай, – обратился Ной к Бернекеру, – возьми-ка вот это. – Он передал Бернекеру свой бумажник. – На обратной стороне фотографии моей жены – схема. Если я не вернусь через пятнадцать минут, позаботься, чтобы она попала к начальнику разведки.

– А ты куда? – спросил Бернекер.

– Пойду за Каули. – Ной сам удивился, услыхав свои слова. До сих пор у него не было и мысли об этом. За последние три дня он привык как-то автоматически принимать решения, беря на себя ответственность за всех остальных, и сейчас, когда он сам был уже в безопасности, он мысленно представил себе Каули, притаившегося под кустом по ту сторону канала, оставленного ими, потому что он боялся, что канал слишком глубок.

– А где он, этот Каули? – спросил солдат из Джорджии.

– На другой стороне канала, – ответил Бернекер.

– Ты, наверное, здорово любишь этого мистера Каули, – сказал солдат, вглядываясь сквозь серую ночь в противоположный берег.

– Без ума от него, – сказал Ной. Ему хотелось, чтобы другие не пустили его, но никто не сказал ни слова.