Общение с Уэллером продолжилось в 1939 году. Во время одной из бесед Черчилль, в геополитических представлениях которого Европа всегда занимала важное место, был поражен, узнав от профессора, что много веков назад Туманный Альбион был частью материка, будучи соединенным с Нидерландами «широкой равниной, где Темза и Рейн встречались и несли свои воды на север». Он решил развить этот факт в первой главе, обрамив его следующей фразой: «Британия все еще соединялась с Европой, когда строились пирамиды и трудолюбивые египтяне исследовали древние руины Сахары». Ознакомившись в конце января с заметками Уэллера к рукописи, Черчилль был «восхищен», что предложенная им фраза осталась нетронутой. Он считал ее «ошеломляющим заявлением, самым удивительным и в тоже время неожиданным». В конечной версии, правда, текст все-таки претерпел небольшие изменения: «соединялась» заменили на «оставалась чем-то вроде выступа», а после «Европы» добавили: «или же отделялась от нее лишь узким проливным потоком, постепенно расширившимся до Дуврского пролива».

В конце февраля Черчилль сообщил Десмонду Флауэру о завершении текста объемом триста тридцать тысяч слов. «Книга стремительно движется вперед», — восторженно констатировал автор. Не считая нескольких пропусков и требующих дополнения эпизодов, в своем повествовании он подошел к Избирательной реформе 1832 года, которая расширила избирательные права и регламентировала новые представительства: крупные города вместо так называемых «гнилых местечек».

«Если не произойдет никакого несчастья», черновой вариант рукописи планировалось завершить к маю 1939 года. Чречилль также не преминул добавить о последнем общении с Уэллером, заметив, что все главы проходят проверку экспертов, и «знаменитый археолог», в «самых хвалебных словах отозвался» о материале про древний период, который представлялся «самым сложным». Подводя итог, Черчилль считал, что у него есть «хорошие шансы предоставить законченную работу» в срок.

В своем отчете Черчилль изображал в целом правильную картину, но, присмотревшись внимательно, становилось понятно, что хотя он и приступил к описанию XIX века, имелось множество незавершенных кусков, не говоря уже о требующих обсуждения трактовках. Параллельно с диктовкой Черчилль не прекращал обращаться к специалистам с более глубоким рассмотрением той или иной темы. В конце марта он направил Морису Эшли и Джеймсу Янгу материал о XVII столетии, периоде, который его «глубоко интересовал». Особенно его привлекала личность вождя индепен-дентов Оливера Кромвеля (1599–1658). Он даже убедил издателей увеличить первоначальный объем своего сочинения, и теперь собирался рассказать об этой исторической фигуре больше, чем рассчитывал изначально.

Какое мнение сложилось у знаменитого британца XX столетия об одном из самых известных англичан XVII века? Имя Кромвеля уже появлялось в его предыдущих произведениях. В автобиографии, описывая свои первые воспоминания, которые были связаны с Ирландией, будущий премьер-министр рассказывает, как долго он добирался до белой башни в имении лорда Портарлингтона. Ему сказали, что в свое время эту башню взрывал Оливер Кромвель. «Я усвоил, что Кромвель взрывал все что ни попадя и потому был очень великим человеком», — делится автор с читателями своими детскими впечатлениями.

Имя Кромвеля встречается и в политической жизни нашего героя. Одним из первых действий Черчилля на посту первого лорда Адмиралтейства в ноябре 1911 года стала подготовка к согласованию с королем перечня названий для строившихся судов. Среди вариантов значилось «Оливер Кромвель». Георг V (1865–1936) отклонил предложение министра.

Казалось бы, вопрос решен. Но не тут-то было. На следующий год Черчилль вновь предложил название «Оливер Кромвель» для одного из линкоров. По его мнению, названия новых кораблей — «самых мощных, которые были построены когда-либо», должны «быть связаны с именами великих воинов и правителей английской истории». Также он добавил, что обсуждал свое предложение с премьер-министром Гербертом Асквитом и тот поддержал его, отметив большие заслуги государственного деятеля XVII столетия в развитии Королевского ВМФ.

На этот раз первому лорду ответил личный секретарь короля Артур Джон Бигг, 1-й барон Стэмфордхем (1849–1931). Он сообщил, что не далее как год назад Георг V четко дал понять, что выступает против, и за прошедший год Его Величество не изменил своего мнения. Главе Адмиралтейства рекомендовали дополнительно рассмотреть вопрос и предложить иной вариант.

Другой политик скорее всего отказался бы от упоминания имени лорда-протектора (кстати, корабль «Лорд-протектор» уже состоял однажды на службе британского флота), но Черчилль не привык отступать, хотя порой это сказывалось на реноме. Аргументы Черчилля были убедительны, а выбранный подход — основателен. Помимо премьер-министра он проконсультировался с коллегами по правительству, хорошо владевшими историческим материалом. Все они поддержали его инициативу, а Джон Морли (1838–1923) даже прислал выдержки из классиков, подтверждавших позицию первого лорда.

Глава Адмиралтейства считал Кромвеля «одним из основателей ВМФ» и что «вряд ли кто-нибудь сделал для флота больше, чем он». По его мнению, не стоило заострять внимание наличных обидах — надо смотреть шире на прошлое и настоящее своей страны. Люди уже забыли горечь минувших дней, а достижения великих предков продолжают будоражить умы и бередить души. «Его Величество является наследником всех побед своего народа, и в английской истории нет ни одной главы, от которой он должен хотеть откреститься», — эти доводы Черчилль попросил барона Стэмфордхема передать королю.

Но король остался глух к аргументам министра. Его личный секретарь напомнил политику, что в 1895 году уже рассматривался вопрос возведения за государственный счет статуи Кромвеля, и эта затея провалилась, ее заблокировали в парламенте большинством в 137 голосов. Барон Стэмфордхем также привел некоторые выдержки из тех обсуждений. Во время дискуссий лорда-протектора назвали «лицемерным и ханжеским убийцей», «вероломным животным», а будущий премьер-министр Артур Джеймс Бальфур (1848–1930) оспорил заслуги Кромвеля в создании флота, заметив, что и до его появления на капитанском мостике британский флот был сильнейшим в мире. Если возведение статуи вызвало такое негодование, тогда чего ожидать от спуска на воду одного из сильнейших боевых кораблей, если на его борту будет имя столь ненавистного многим человека. Георг V выразил «сожаление» и первого лорда настоятельно попросили хорошо подумать над альтернативой.

Черчилль не стал думать над альтернативными вариантами. Вместо этого он продолжил настаивать на своем. Он обратился к Джону Морли, знаменитому своей эрудицией (в понимании Морли «несколько книг» означало не десяток произведений, а самую настоящую библиотеку с пятью тысячами томами). По мнению Морли, кто бы что ни говорил, нельзя отрицать огромную роль Кромвеля в развитии флота; можно не соглашаться с его методами во внутренней политике, но на внешнеполитической арене он возвел Англию на такие высоты, которые достигались с тех пор всего несколько раз.

Было и другое мнение. В тот же день, когда Морли высказал свою точку зрения, к главе Адмиралтейства обратился один из его заместителей — второй морской лорд, адмирал принц Луис Баттенберг (1854–1921). Он слышал о реакции короля и хотел предупредить своего босса, что многолетний опыт службы в Адмиралтействе, а также общение с тремя монархами научило его — в вопросе выбора названия кораблей мнение суверена является для руководства Министерства окончательным. Кроме того, если глава флота будет упрямиться, флот объединится против него.