Один как перст, всеми покинут был Макс Ашкенази в эти новые дни в перевернутом с ног на голову русском городе. Его терзала жалость к самому себе, ведь жизнь его была печальна и одинока.

Чего он достиг здесь, в этом чужом городе? Он приехал за деньгами. Он поставил на Россию, бежал из родного города, вывез товары, забрал машины с фабрики, погубил себя, свое дело, свое предприятие, покинул свой дворец, свою жену, хотя она просила его остаться. Он хотел ворочать миллионами в этом русском городе, потому что не верил в немцев, потому что потерял доверие к оторванной от России Лодзи. И он действительно сделал состояние, заработал миллионы, деньги сами шли ему в руки. Но где все это? Что от этого осталось? Ничего. Теперь у него ни кола ни двора, весь его труд, вся его долгая напряженная работа пошли коту под хвост. Он даже не может себе позволить поесть как следует, не спит ночами, хотя старость не за горами. Все заработанное им добро унесено ветром, досталось Фоням в рваных шинелях.

Его голова, его непомерный ум каждый раз ввергают его в ад. Нет, не надо так много думать, надо жить, как живется, принимать жизнь такой, какая она есть, смотреть на нее так, как его брат Янкев-Бунем.

Теперь он отдавал должное своему брату, которого всегда презирал. Он больше не питал к нему ненависти, он только завидовал ему. Янкев-Бунем остался в Лодзи. Живет он, наверное, хорошо, спокойно живет, удобно и безопасно. Он не размышлял так много, не лез из кожи вон. Он остался в Лодзи, как сделали многие другие, пошел по накатанному пути. Теперь он, конечно, сидит со своей Гертрудой и с их детьми.

Макс Ашкенази вспомнил свою Гертруду. Она была хорошая девочка, в кои-то веки подумал он о дочери, красивая и умная, с мужским умом. Как повезло этому Янкеву-Бунему заполучить ее в жены, ее, которая могла бы быть его дочерью. А он, отец, даже не был на ее свадьбе, никогда не приходил к ней в дом. Он был для нее чужим. Теперь, бессонными ночами, это очень печалило и мучило Макса Ашкенази. С Гертруды его мысли перешли на сына, Игнаца. Он, должно быть, уже совсем взрослый. Макс Ашкенази попытался мысленно вызвать образ сына, но не смог. Все было каким-то расплывчатым и стертым. Как бы он хотел его сейчас увидеть! Правда, Игнац не был хорошим сыном, голова у него была тупая, и он ненавидел его, родного отца. И все же он, Макс Ашкенази, хотел бы его увидеть, узнать, что с ним, как он выглядит, как живет. Возможно, у него уже есть своя семья, жена, дети. А вдруг, вдруг с ним, не дай Бог, что-то случилось? Макс Ашкенази слышал, что Игнац вроде бы пошел добровольцем во французскую армию. Его всегда тянуло к пустым вещам, к диким развлечениям иноверцев. Кто знает, не ранен ли он или, не дай Бог, того хуже? Макс Ашкенази вздрогнул от этой мысли.

Потом он стал думать о ней, о Диночке. Как много лет назад, она вдруг предстала перед его глазами, молодая, мягкая, красивая и дразнящая. С болью вспоминал он о ней, об их жизни. Правда, она не любила и чуждалась его, но, может быть, она не так уж была виновата в этом. Он был слишком занят, слишком увлечен своими делами, не пытался побыть с ней, приручить ее. Развод вообще был безумием. Она не хотела разводиться. Он ее этим обидел, унизил перед людьми, навязал ей развод силой. Она ведь начала тогда выказывать любовь к нему, заглядывать ему в глаза. Ему не в чем было ее упрекнуть. Она всегда вела себя достойно, не позорила своего мужа, как делают другие жены, не пятнала его имени. И как раз тогда, когда она изменилась, стала говорить о том, чтобы жить как люди, видеть радость от детей, на него нашло это безумие с разводом.

Он любил ее и помнил, что даже во время развода она выглядела великолепно. Но он оттолкнул ее от себя, поменял на мадам Марголис. Она умная, его вторая жена, которая живет теперь одна в Лодзи. Хотя у нее в Лодзи никого не было, она осталась там, чтобы стеречь его имущество. Она человек с умом, она уважает его, относится к нему достойно. Но счастья он с ней не знал. Она старше его и дурна собой. Он не мог найти в ней утешение после жестких дней торга, крика, беготни, не мог прижаться к ней и забыть все свои горести, ничтожные по сравнению с любовью, нежностью и домашним счастьем. Она была ему товарищем, а не женой. Ночи с ней были пустыми, бессмысленными. Диночка цвела как роза, когда он ушел от нее. И чего ради он это сделал? Ради денег, ради богатства. И вот оно провалилось ко всем чертям. Он остался один в чужом городе, чтобы сдохнуть неприкаянным, как бездомная собака. А ведь все могло быть совсем иначе, он мог бы жить ровно, счастливо, с женой, детьми и радостью в сердце.

Он жалел себя, оплакивал свою несчастную жизнь, которую он погубил собственными руками. Он всегда только вредил самому себе.

Макс Ашкенази с умилением вспоминал о том, что он кое-что оставил в Лодзи. Фабрику, дворец, дома. Сложилось так, что он не сжег за собой все мосты. Он еще может туда вернуться. О, теперь уж он будет знать, как жить! Он помирится с детьми, с братом. Зря он постоянно ссорился со всеми вокруг, отдалялся от всех и вся. Теперь уж он будет умней, жизнь научила его, преподала ему хороший урок. И к ней, к Диночке, он проявит свое дружелюбие, поможет ей. Кто знает, как у нее там дела?

С людьми он будет жить хорошо, он больше не будет с ними ругаться, не будет обращаться с ними жестко. Не из-за чего гробить свою жизнь. Человек предполагает, а Бог располагает. К чему хватать звезды с небес, надрываться? Лучше он займется благотворительностью, будет совершать добрые дела. Главное — выбраться отсюда, уехать из этого ада, из этого чужого русского города, в котором, кроме опасностей, его ничего не ждет. Только бы ему довелось вернуться в Лодзь, в свой родной город, к близким, уж тогда бы он себя показал. Ничего, Ашкенази все еще Ашкенази. Такие не продаются по три штуки за грош. Он сделал состояние в Петербурге и там тоже своего не упустит. Он бессилен сделать что-либо в сошедшей с ума стране, где он, Макс Ашкенази, должен ходить вместе с простолюдинами и простолюдинками по воду, рубить дрова, торговаться на рынке с крестьянками из-за бутылки молока. Однако в приличном мире, среди нормальных людей, там, где торгуют и разъезжают свободно, он свою силу покажет, ведь даже к немцам можно приспособиться. Мир всюду остается миром, если он не вывернут наизнанку. Он обскачет эту немчуру. Ничего, он уже не раз имел с ними дело.

Макс Ашкенази даже перестал скорбеть по поводу больших убытков, понесенных им в России. Ну и черт с ними! Пусть подавятся! Им это все равно выйдет боком. Они только разрушат свою страну. Он не возражает, пусть всё берут себе. А он будет думать, что с небес снизошел огонь и пожрал плоды его рук, что пришла эпидемия, напасть. Что было, то было. Видно, так предначертано. Главное — суметь выехать, выбраться отсюда. Слава Богу, он додумался не класть в сейф, а держать кое-какое золото и бриллианты при себе и к тому же заблаговременно припрятал товар для подходящей сделки. Лишь бы можно было благополучно выбраться из этой дикой страны, а там он уж с Божьей помощью не пропадет. С деньгами в приличных странах еще можно всего добиться. Только бы вырваться из этого ада.

Он, Макс Ашкенази, был готов отдать большую сумму, заплатить золотом, лишь бы его вывели отсюда надежным путем с его скромными сбережениями, причем как можно быстрее, потому что еще чуть-чуть — и будет слишком поздно.