к тому же. Странно, что такая большая лоханка — и нет моторного катера!» — «Парни, ну и клоун!» Боюсь, что последнее замечание относилось к старшему помощнику.

Через несколько часов в центральном посту Командир подвел итог. «Это было просто сборище случайностей. Если бы торпеда не отказала, то это снова был бы случай, подобный тому, что случилось с «Атенией»…»

Двухминутное молчание. Все еще грызя чубук своей трубки, он добавил: «Как раз показывает нам всем, не так ли? Человеческая жизнь висит на … а, да ну все это к черту!» Было явно, что вся эта тема ему уже осточертела. Он пытался оправдаться перед самим собой. «Все равно, случай выглядит вполне ясным. Они же заставляли нас ждать — мы дали им достаточно времени. Они вели себя как кретины».

«Да, они полагали, что их остановили англичане. Мы запросили их сигнальным прожектором по-английски, в конце концов. Мысль о подводной лодке не пришла им в голову».

Командир вздохнул. «Вот что получается, когда проявляешь свое знание языков».

«Они должно быть обмочились, когда увидели, кто мы такие».

Целых пять минут он не произносил ни слова. Затем он сказал: «И еще одно — мы не можем проверить мощность нашего радиопередатчика. Возможно, Керневель вообще не получал нашего запроса. Антенная шахта была затоплена, не говоря уж об остальном. Бамс! Поврежденное оборудование и некомпетентность Номера Первого — это чересчур для хорошего исхода дела».

Я мысленно довбавил: не говоря уж о состоянии наших нервов. Только Крихбаум вышел из дела с честью. Холодный, осторожный и все просчитывающий — таков был Крихбаум. Он не испугался пойти наперекор суждению старшего офицера.

Беспокойное посасывание Командиром трубки стало действовать мне на нервы. «Ради Бога,» — слетело у меня с языка, «вы только представьте себе, какой шум бы поднялся. У нас действительно были бы проблемы…»

«Нет, не было бы,» — кратко произнес Командир.

Я не мог постичь, о чем он говорит. Он явно собирался сказать больше, но молчание стало невыносимым. Наконец я произнес: «Я не понимаю».

«Не понимаете? Нет проблем — нам пришлось бы всех зачистить, вот и все. Это классическая ситуация…» Он помедлил, прежде чем добавить вполголоса: «Тут не было бы выживших».

Я оцепенел. Что он говорит? Должно быть, мой недоуменный взгляд заставил его продолжить.

«Я имею в виду, что это просто такая ситуация, которую вы никогда не найдете в уставах и наставлениях. Вы предоставлены сами себе. Благоразумие старшего офицера — вот как это называется».

Он сделал круговой жест рукой с зажатой в ней трубкой, напряженно ища верные слова. «Они не посылали радиограмм — они знали, что мы бы это обнаружили при обычных обстоятельствах. Если бы торпеда пошла как надо и попала бы в цель, то тогда бы Reina Victoria наскочила на мину, образно говоря. И более того, она пошла бы на дно слишком быстро, чтобы успеть воспользоваться своим радио. Мы не могли бы дать выглядеть этому инциденту как работе германской подводной лодки. Боюсь, никакой альтернативы. Нравится вам это или нет, но грифельная доска должна быть вытерта начисто».

Командир снова начал сосать свою трубку. Он поднял глаза от палубы, выпрямился и потянулся. «В этом деле только так: все или ничего,» — пробормотал он, тяжелой поступью покидая кают-компанию.

Меня передернуло от ужасного значения его клише. Тотчас же меня окружили видения спасательных шлюпок, изрешеченных пулеметами, руки людей вскидываются вверх, волны окрашиваются красным, лица ошеломленных людей, в ужасе не верящих происходящему. Я вспомнил наполовину расслышанный разговор в баре «Ройяль». Мертвые ничего не рассказывают, неудача и все такое, но или мы их, или они нас…

Мои зубы невольно стучали. Что еще? Что еще должно случиться, прежде чем мы пойдем камнем на бесконечные глубины? Что-то вроде всхлипываний прокатывалось по всему моему телу. Я сжал кулаки и зубы, загоняя рыдания назад, пока нижняя половина моего лица не превратилась в болезненную маску. В этот момент появился Командир.

«Эй,» — мягко спросил он, «в чем дело?»

«Ничего,» — выдавил из себя я. «Я в порядке».

Он протянул мне кружку с яблочным соком. Я взял ее обеими руками и сделал большой глоток. «Пойду посплю,» — сказал я. «Думаю, мне лучше поспать».

***

«Бискай… Боже, помоги нам его пройти!» В носовом отсеке чуть было не линчевали матроса Дуфте за эти слова. Никаких призывов к Всемогущему — нельзя встряхивать стол, на котором выстроен наш карточный домик. Кто знает, какие еще недуги могут случиться с нашей развалиной? У Командира могут быть свои причины, чтобы прижиматься к берегу. «Одеть спасательное снаряжение!» — висело в воздухе невысказанным.

Вражеские самолеты были нашим главным ужасом. Если Королевские ВВС обнаружат нас теперь, то мы можем попрощаться со своими девочками — все это знали. Срочное погружение отпадало. Времена изменились. Мы теперь молились на плохую погоду, но только умеренно плохую. Настоящий шторм мог бы нас прикончить.

На следующий день наши дела выглядели еще более в мрачном свете, когда материковая земля пропала вдали и начался переход через Бискайский Залив. Каким образом мы ожидали пройти его и быть не замеченными с воздуха? Королевские ВВС держали Бискай под тщательным наблюдением. И что, если подозрения Командира имели под собой веские основания — если британские пилоты теперь имели штучку, которая делает нас видимыми в самую темную из ночей?

Какое сегодня число? Сегодня — это слово потеряло свое значение. Дневное время — это когда мы ползли в подводном положении, а ночное — когда мы шли в надводном. В настоящий момент на моих часах было 10, и гудели электромоторы. Так что сейчас было 10 часов утра.

И все-таки, какой сейчас день недели? Я напряженно старался решить эту проблему. Я чувствовал себя одурманенным. По крайней мере, одно слово обрело образ: календарь. Календарь скажет мне, какой день недели. Кроме того, рундук для карт был жестким для сидения. Кают-компания — там висел календарь!

Мои ноги шатались. Казалось, что я иду на ходулях. Встряхнись, говорил я сам себе, сделай усилие.

Гидроакустик тупо смотрел куда-то в пространство. Он выглядел как рыба-еж в аквариуме.

Я добрался до кают-компании и оперся икрами о стол. Действительно, хороший способ стоять, не без комфорта.

Боже праведный, что на календаре? 5 декабря? А остальное! Я начал отрывать листки один за другим. Долой 9-е — он пойдет в мою личную книгу всякого хлама. День, который стоит запомнить. Полоска барографа и листок из календаря: выразительные сувениры, дешевые и за полцены. 11 декабря. И этот долой. Множество грохота 12-го. Еще