за всеобщее благо… Красивый ход, хоть и грязный. И опасный, если это всплывёт, — я мимолётно пожалел, что группа завтра отбывает, не дав мне возможности собрать компромат на Сюру и его папочку. — Теперь не получится на каждом углу кричать: «Мы воюем только с прогнившей властью и её прихвостнями!». Сотни разорванных в бою и затоптанных толпой гражданских не тянут на приспешников злых властей.

Усмехнувшись краем губ, откусываю от фруктового пирожного и делаю ещё один глоток кисло-сладкой жидкости, отсалютовав нахмурившемуся другу стаканом. И подытоживаю:

— Не удивлюсь, если скандал специально раздуют и под шумок начнут новую волну арестов невиновных и награждения непричастных.

— Но ведь это — неправда!

— Правда — не важна. Важно то, во что будут верить, — наставительный взмах пирожным.

— Ненавижу политику! — процедил Натал, мрачно уставившись в содержимое своего стакана. Похоже, эта фраза постепенно входила в список его любимых. Во мне всё ещё теплилась надежда на то, что единственный человек, которому я доверял, всё же присоединится к составлению планов, а не продолжит, как сейчас, отбрыкиваться от этой, хм, чести.

— Привыкай. Для нас с тобой не разбираться в этой грязи — всё равно, что лезть в бой без разведки, да ещё с завязанными глазами, — последний кусочек вкусняшки исчезает в ненасытной утробе. Друг сложил руки на груди и, что-то невнятно пробурчав, задумчиво нахмурился, устремив взор в свой стакан.

Похоже, он так и остался при своём мнении. Жаль.

Вскоре послышались шаги вернувшейся Эрис.

— А вот и я! Вы уже решили, куда пойдём дальше?

— Обсуждаем, присоединяйся.

Коллегиально постановили: идём в одну из крупных картинных галерей. Хотя не то чтобы у нас имелся широкий выбор. Сегодня объявили траур и многие развлекательные заведения оказались закрыты, а галерея мало того, что продолжала работать, так вдобавок дарила посетителям приятную прохладу и спасение от начавшего припекать полуденного солнца.

Да и интересно лично мне, на что похожа местная живопись.

* * *

Начинающая певица стала нашим жизнерадостным гидом. Она рассказывала о картинах, художниках и интересных фактах из их жизни, делилась историей возникновения, развития и заката различных течений и школ. Мы с другом с любопытством слушали. Уловив наше внимание, девушка полностью окунулась в свою роль. Эрис даже не заметила, как к нам присоединилась строгого вида старушка с волосами, стянутыми в пучок. Одетая в тёмно-фиолетовый вельветовый пиджак и юбку служащая время от времени с улыбкой кивала и когда блондинка всё же соизволила вернуться к реальности, тепло её похвалила, заставив смутиться.

А вот мы с Наталом похвалы не удостоились, лишь брюзгливого замечания о том, что посещать здание культуры с оружием — вульгарно. «И вообще, о чём думают ваши родители?».

На логичное обоснование в виде таящихся по углам злобных революционеров (ну, если верить газетам), вздорная бабка пренебрежительно фыркнула в мой адрес и, вздёрнув голову, удалилась. Видимо, моя персона ей не понравилась: на друга, вредная старушенция смотрела не столь враждебно.

Вероятно, строгому взгляду, нравоучительному тону и поджатым губам следовало произвести какой-то эффект, но для того, чтобы прошибить толстокожесть убийцы, этого оказалось мало. Слёзы и мольбы, проклятия и щедрые посулы, попытки давить на жалость, безумные крики и угрозы… Что в сравнении с этим — нотации скучающей бабки?

Хотя мимолётную вспышку раздражения и желания устранить источник шума скандалистка вызвать всё же смогла.

Странная, разве не понимает, что задирать воинов духа — небезопасно? Среди нас хватало неуравновешенных личностей.

* * *

Я ненадолго замер, изучая картину с бегущими по цветочному полю маленькими детьми. Лица девчонок и ребятишек замерли в улыбках, некоторые приоткрыли рот в легко читающемся весёлом смехе. Особенно широко смеялся предпоследний мальчик, что на бегу повернул голову к держащей его за руку подруге. Очень позитивное полотно. Правда, расшалившееся воображение почему-то дорисовало преследующего детей монстра. Улыбки обернулись гримасами ужаса, а весёлый смех — криками. Занимательные выверты восприятия.

— Занятно, — произношу вслух.

— Тебе понравились «Малыши на поле»? — подошла ко мне Эрис. — Очень добрая и красивая картина, «Малыши» — одно из последних полотен этой художницы. Здесь она изобразила своих внуков, представляешь?! — Глаза девушки возбуждённо блеснули. — Теперь люди могут увидеть их даже через века! Только я думала, что ты, эм, не очень любишь детей, Куроме.

— Неприязни к ним у меня тоже нет, — дёрнув плечом, отвечаю девушке. — Просто если поменять точку зрения, дорисовав злого преследователя, то улыбки и смех становятся гримасами страха и криками ужаса. Разве не смешн… — я замолчал, сфокусировав взгляд перед кончиком носа, в который упёрся пальчик блондинки.

— Хи-хи-хи. Видела бы ты себя со стороны! — Эрис убрала палец с моего носа и прижала к своему, заодно сведя глаза в одну точку и изобразив недоумение. Получилось настолько потешно, что у меня не вышло не улыбнуться. — Хватит притворяться мрачной злюкой!

— А кто тебе сказал, что я притворяюсь именно злой, а не наоборот? — на губах появилась средней кровожадности усмешка. — Трепещи, ибо я ужас, летящий на крыльях ночи! — бросив высокомерный взгляд на собеседницу, заявил я. — И… эй, хватит щекотаться!

— Хи-хи, ты падёшь от моих рук, злобное порождение мрака! Изыди и верни мою подругу!

— Твои потуги смешны, светлая! Я владычица нежити и кошмаров! Сама тьма течёт по моим венам, а тепло жизни давно заменил смертный хлад! — надменно, с толикой тщательно подпущенной грусти произнёс я, подхватив игру. — Моё тело неуязвимо к щекотке! Хотя ты меня позабавила, смертная, и я дозволю тебе уйти. Но если не отступишь… — в голосе появились шипящие нотки. — Превратишься в одного из безмолвных слуг!

— Нет! Тебе меня не запугать, демон! — Эрис гордо вскинула носик и встала в «героическую» позу, уперев руку в бок. — Я не отступлю! Не брошу подругу в твоих когтях, порождение мрака! И если на тебя не действует моя сила щекотки, тогда… — девушка на миг опустила глаза, но тут же решительно подняла взгляд. — Тогда я применю Это!

Сближение — и торжествующее имя ужаснейшего приёма:

— Обнимашки!

— Эрис, Куроме, успокойтесь! Вы же не хотите, чтобы нас выгнали? — прислушавшись, и вправду можно было различить неодобрительные шепотки работниц галереи, пока ещё тихие, но набирающие обороты.

— Демон проиграл и молит о снисхождении. Может, отпустишь меня, о светлая героиня?

— Не пущу. Прими свою участь с достоинством!

— Ну, тогда… — обнимаю девушку в ответ, правда, хм, пониже талии.

— К-куроме, что ты делаешь? — Эрис пересмотрела своё решение и перестала меня тискать.

— А что? Разве дальше не должна быть сцена, преисполненная всепобеждающей силой любви? — провожаю взглядом мелькнувшую в воздухе копну светлых волос девушки, скрывшейся за спиной