Так что можно превратить аристократический титул в этнический термин, но правда от этого превращения не изменится!

Джунгария, Абакан, Анасу (Енисей) и Минусинская котловина скрывают главные свои тайны. Однако топонимы Анасу (мать-река), Абакан (отец-хан) и известные археологические находки в Минусинской котловине позволяют верить в успех, надеяться на появление всей правды о прошлом царской династии тюрков.

Вторжение джунгаров в степь знаменовало очередную акцию политики Петра I, события нарастали, будто по сговору. А это и был настоящий сговор. Обретал жизнь этап плана иезуита Поссевино. План колонизации Дешт-и-Кипчака. Однако степняки не слышали о католиках, об их желании мирового господства. Враг из Джунгарии был им понятнее и ближе, а страх дорисовал все остальное.

Что говорить, страхи нагнетались очень умело: в стане джунгаров орудовали «белые люди», один из них – Густав Ренат, позже стал их главным военным советником. Воевали джунгары русскими ружьями и русскими пушками… Что к этому еще добавить? Только одно – сами они, северные буддисты, считали, что ведут религиозную войну против инакомыслия. То есть против старообрядцев… К этой мысли их подвели советники.

Нагрянувшая беда расколола Дешт-и-Кипчак и возвысила хана Абулхаира, возглавившего младший жуз, который с помощью внешних сил утвердился на вершине общественной пирамиды. Как? Это и есть непрочитанная тайна. Было что-то похожее на Смуту, ту же самую, которая сразила Великую Булгарию, а спустя века Московскую Русь. Старая аристократия и здесь потеряла себя, ее сместили на вторые роли в государстве. На сцену вышли новые, незнатные люди, к которым благоволил Запад.

События принимали явно европейский сценарий. И режиссер был тот же – с тиарой на голове.

Вторжение джунгаров кончилось неожиданно, как и началось. У северных границ Дешт-и-Кипчака появилось русское посольство во главе со «служилым татарином» А. И. Тевкелевым, посол объявил, что для спокойствия в степном краю русский царь решил создать на границе России военный плацдарм, «Восточный город». Этого ждали. Иных напуганных степняков с той минуты магнитом потянуло в Оренбург – к России.

Как когда-то «польских» русских к Польше, к Западу. Этот интерес окончательно расколол средний жуз, его единство треснуло.

Со стороны казалось, что к русским влекло обычное людское любопытство. Повинуясь ему и местному этикету, степняки стали искать дружбу с пришельцами. Без них степь казалась тесной, а радость – маленькой… Двигало и удивление. Пришельцы понимали по-тюркски, но между собой их речь была иной. Привлекал степняков быт русских – добротные дома, таинственные предметы, которыми те пользовались. Удивляла их армия, одетая в яркую одежду, она была регулярной, а не временной… Многое таил Оренбург. То был не просто город, а новая философия, новая культура, которая пришла в бескрайний Дешт-и-Кипчак и сделала его тесным.

Другой образ жизни. Современный. Он не мог не привлечь. Поведение жителей Дешт-и-Кипчака действительно оказалось сродни поведению первых русских, попавших в Европу. Те тоже чувствовали себя подавленными в новой обстановке и тоже смотрели на все с открытым ртом и большими глазами. Прежняя жизнь казалась уже несовершенной.

Изумление сменилось надеждами, после того как русские предложили богатые земли, лежащие в пределах России, чтобы степняки прекратили «пастбищные» войны, которые вспыхивали среди родов и семей, владевших огромными стадами, но скудными угодьями. Простодушные ханы младшего жуза с радостью повели стада в астраханские и оренбургские степи, богатство их росло, особенно после ярмарок, которые проводились в Оренбурге и окрестных городках. Сюда наезжали десятки, порой сотни русских купцов, меняли на скот приглянувшиеся кипчакам вещицы.

Голова барана служила разменной «монеткой».

На первых порах богатела знать и ее приближенные, тогда Россия объявила Дешт-и-Кипчак главным поставщиком скота на российский рынок. Кони табунами скупались для армии, бараны – отарами, коровы – стадами… Настоящий экономический бум пришел в степь. Недоверие к русским таяло, как снег весной. Достаток кружил голову, и иные худородные ханы стали прислушиваться к чужим молитвам. Они уже не просили Тенгри «не давать нищеты и богатства», как полагалось тюркам, наоборот, пресытившись, говорили: «Кто Господь?»

Страшная вещь – бедность. Еще страшнее – богатство. От нищеты люди крадут, от богатства черствеют. А это и есть болезнь духа. Слепая сила, она хуже жажды… Степная знать стала стесняться себя, видя роскошь и достаток Оренбурга, в ее сознании исподволь вызревала мысль, что стада и земли являются признаком состоятельности, знатности. Не поступки и не каждодневные дела, как у предков.

Наступали неминуемые перемены, разбогатевшие возомнили себя аристократами. Число самозваных ханов младшего жуза росло теперь стремительно.

Дружба с русскими давала то, против чего была Степь – главенство материального над духовным… Конечно, все это требует долгого рассказа, детальных исследований, а, может быть, и отдельной книги, только 10 октября 1731 события в Дешт-и-Кипчаке подошли к логическому завершению, хан Абулхаир подписал акт о подчинении России. Обращаясь к российской императрице, он написал: «Мы, Абулхаир хан, преклоняемся пред Вами, являемся Вашими слугами… и будем Вашими подданными».

После тех слов он перестал быть тюрком, правителем и сложил полномочия, оказавшиеся ему не по плечу. Этим и слаба самозваная аристократия: при первой неудаче уступает. Дешт-и-Кипчак из-за алчного хана стал колонией России под именем юрт Киргиз-казаков (Кыргиз-кайсаков) – Казакстан. Это имя пришло на географическую карту Востока.

В нем крылось коварство, показывавшее, кроме всего прочего, что аристократию страны лишили титулов. Назвав колонию «Казакстаном», императрица Анна росчерком пера превратила Великую Степь в «Землю простолюдинов». Не о Кайсакской же Орде шла речь в ее указе… Именно о простолюдинах, «отбившихся от стада».

Здесь очень показательна судьба султана Арынгазы, который в 1821 году ехал в Петербург с тайной надеждой добиться признания своего титула и родословной. Он ехал искать суда и справедливости у черни, которую Смута занесла к вершинам российской власти. Большей нелепости не придумать, но она передает суть тюркской истории того периода. Это – апофеоз, заключительный ее аккорд. Потомок ариев (!) Арынгазы доказывал, что он не простолюдин… Надо ли добавлять, что султана по дороге в Петербург арестовали и сослали в Калугу, где он вскоре умер.

«Уравнивая» степное общество, Петербург рвал нити, связывающие роды, и тем нарушал степной уклад, чтобы чернь и второсортные ханы пришли к власти, чтобы шелест денег помутил казахам сознание и взор, чтобы степняки дрались друг с другом не за оскорбление, а за место на базаре и за каждую оброненную копейку.

Потомственные животноводы рвались торговать в Оренбург, однако им поставили условие: хан Абулхаир должен взять подданство России и принять христианство. Иначе ярмарки закроют. Узнав о том, советник хана, батыр Букенбай, первым принял российское подданство. И стал подталкивать хана. Вот что предшествовало событиям 1731 года…