– Около десяти утра. А что?

Слэйтер сел на кровать. Он сбросил кроссовки с такой ненавистью, словно они были его кровными врагами.

– Я просто... просто пытаюсь понять эту историю, вот и все. Здесь должно быть какое-то объяснение! Должно быть! Чаша терпения Эшли переполнилась.

– Возможно, это просто потому, что Уэйд твой друг – или понятие дружбы тебе незнакомо?

– Все не так просто!

– И что такое, по-твоему, эти кроссовки – взятка?

– Не взятка... Может, розыгрыш...

– Хирам Слэйтер... – Эшли сообщила, куда он может отправляться, и вылетела из спальни.

Шесть часов пятьдесят минут вечера.

Джон снова проверил свой грим, стоя в гримерной перед огромным, ярко освещенным зеркалом, и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Ему становилось все труднее сохранять профессиональное самообладание, когда в душе бушевали столь противоречивые чувства.

Одна его часть – профессионал, привыкший идти по течению, – набрасывалась на него с бранью, честила на все лады, кричала, что он страшно вредит своей карьере, людям, на которых работает, всей индустрии, сделавшей из него знаменитость.

В то же время где-то глубоко в душе Джона продолжал звучать один твердый, убежденный голос – вероятно, голос сердца, но сейчас Джон настолько запутался в своих разноречивых чувствах, что не мог сказать точно, – который призывал его неуклонно следовать избранным путем, не приводя никаких доводов, кроме того, что он поступает правильно.

В целом результатом этой внутренней борьбы явилось мучительное, тягостное, тошнотворное состояние, сильно напоминающее симптомы сердечного приступа, и Джон не мог дождаться, когда все кончится.

Он был рад, что Лесли сейчас здесь нет. Она, безусловно, стала бы нарываться на неприятности, и Джон хорошо представлял, насколько осложнилась бы ситуация, если бы Лесли начала гнать волну.

Он задавался вопросом, почему нигде не видно Бена Оливера. Уехал ли он домой? Или отошел в сторону, как Лорен Харрис? Эх, Бен, как же вы не посодействовали – самое малое, что вы смогли сделать, это проводить меня до виселицы и сказать «прощай».

«Что я вообще здесь делаю? – спрашивал себя Джон. – Как телеведущий я уже покойник, так почему бы не уйти с работы прямо сейчас, не продлевая мучения?»

Но тут же опять раздался тот голос: Не увиливай, ты поступаешь правильно. Доведи же дело до конца.

«Ладно, я покончу с делом. Вероятно, я покончу со всем, включая себя самого».

– Очень тяжело, сынок, – прозвучал голос из прошлого, – когда Господь дает тебе понимание и внушает слова, а ты не знаешь, как распорядиться полученным знанием. – О, отлично. Именно то, что нужно. Другое чувство. Джон оперся на туалетный столик перед зеркалом; лицо его запылало, глаза наполнились слезами.

Другое Папино скорбное высказывание вспомнилось ему: «Съешь свиток, Джон. Это слова Господа. И ты почувствуешь сладость на языке, но горечь в сердце. И Он прав. Когда ты слышишь и видишь, и Господь доверяет тебе знание, ты ощущаешь себя избранным и наслаждаешься Истиной, открывшейся твоему взору. А потом... когда ты пытаешься донести ее до людей и никто не слушает тебя... и ты видишь, как люди устремляются к крутому обрыву, но не в силах повернуть их назад... и когда узнаешь вещи, которых тебе было бы лучше не знать...»

Джон почувствовал острое желание расплакаться сию же минуту, но времени уже не оставалось. Часы на стене показывали шесть пятьдесят четыре. Ему нужно пройти в студию и сделать анонс в шесть пятьдесят шесть, а потом провести семичасовой выпуск – и быть на высоте, и выглядеть отлично, и оставаться профессионалом, которому зрители привыкли верить, и он не может появиться перед камерой с полными слез глазами и дрожащим голосом просто потому, что сейчас он впервые понял, какие чувства испытывал Папа, стоя на бетонной чаше перед враждебно настроенной толпой.

Джон все-таки не сдержал слез и вытащил салфетку из автомата, чтобы промокнуть глаза. Он мог плакать всего несколько оставшихся секунд. Он взглянул на часы – удостовериться, что всплеск эмоций не выбил его из графика – и выдвинул ящик туалетного столика в поисках глазных капель. Ага, вот они. Надо надеяться, они снимут красноту глаз, прежде чем он появится перед камерой.

Шесть пятьдесят шесть.

«Добрый вечер. Сегодня в семичасовом выпуске новостей Шестого канала: аннулирование федеральных заказов может означать крупное сокращение штатов в компании «Бенсон Дайнэмикс»»...

Потом Эли прочитала свои строчки, потом Джон предварил несколькими словами сюжет об облаве на игорный дом, а потом Хэл Розен сказал несколько слов о погоде на ближайшие дни, но с подробным прогнозом зрители познакомятся в конце передачи. Анонс благополучно закончился, и прямая трансляция на несколько минут прервалась.

Потом Джон с Эли просмотрели свои сценарии и выслушали последние поправки и замечания из аппаратной.

Джон чувствовал, как эмоции подкатывают к глазам слезами, но сдерживал их. Он сосредоточился на сценарии, на распоряжениях Марделл, на передаче.

Тина Льюис и Пит Вудман, главный режиссер семичасового выпуска, быстро пролистали сценарий получасового выпуска. Сузан снова была на своем посту, готовая руководить съемкой.

– Я слышал, у вас что-то не получилось с сюжетом о мойке машин, – сказал Пит.

– Мм... длинноват, полагаю, – ответила Тина. – Мы выбросили его из пятичасового выпуска, но давай посмотрим, нельзя ли его пустить сейчас.

Пит нашел сюжет.

– Ага... номер 140. Да, с ним сложно.

– Так давай выбросим еще что-нибудь. Посмотрим, что тут можно сделать.

Сузан поняла, что сейчас что-то произойдет, но занялась своей работой, не желая ее потерять.

– Камера Два, средне – крупный план Джона и Эли. Камера Один, крупный план Эли. М-м... комментарии Барри Гога остались или нет?

– В четвертой части, – сказал Пит.

– Хорошо.

– Десять секунд.

Сузан начала съемочный процесс.

– Все приготовились.

Пит начал обратный отсчет.

– Три... два... один Семичасовой выпуск шел как по маслу; Джон и Эли по очереди представляли сюжет за сюжетом. Первая часть шла долго.

– Мы выбросим сюжет о погоне за пикапом, номер 180, – сказал Пит.

Тина встрепенулась:

– Нет, перенеси его во вторую часть.

– У нас нет места во второй части, – возразил Пит.

– Тогда перенеси... м-м-м... номер 280, новый мусоросжигатель, в третью часть.

Питер начинал раздражаться.

– Тина, так можно без конца двигать!

– Давай попробуем.

Пит только потряс головой.