был темным.

– Слушай, Ви, она очень черная! Черт, у тебя что, соображения не хватило сфотографировать ее на светлом фоне?

– Это у нее от отца. Черный доминирует.

– Ага, оно и видно.

– Это снимала моя мама.

– Я уверен, что у тебя хорошая дочь.

– Да, она правда очень хорошая.

Ви поставила фотографию на место и ушла в кухню.

Вечное фото! Женщины с их фотографиями. Одно и то же, снова и снова. Ви стояла в дверях кухни.

– Не пей слишком много! Ты знаешь, что нам предстоит!

– Не волнуйся, малышка, у меня для тебя кое-что есть. А пока принеси-ка мне выпить! У меня был трудный день. Половину скотча, половину воды.

– Сам себе наливай, крутой нашелся. Я вертанулся в кресле, включил телик.

– Если хочешь еще один хороший день на скачках, женщина, лучше принеси мистеру Крутому выпить. И немедленно!

Ви наконец поставила на мою лошадь в последнем заезде. Ставка была 5/1 на лошадь, которая не показывала приличных результатов уже два года. Я поставил на нее просто потому, что шло 5/1, когда надо было 20. Лошадь выиграла 6 корпусов, без напряга. Они эту крошку нашпиговали от сраки до ноздрей.

Я поднял глаза – из-за плеча у меня тянулась рука со стаканом.

– Спасибо, малышка.

– Да, мой повелитель, – рассмеялась она.

13

В постели передо мной что-то маячило, но сделать с ним я ничего не мог. Лишь пыхтел, пыхтел и пыхтел. Ви была очень терпелива. Я все старался и колбасил, но выпито оказалось слишком много.

– Прости, малышка, – сказал я. Потом скатился. И уснул.

Затем меня что-то разбудило. Ви. Она меня раскочегарила и теперь скакала сверху.

– Давай, малышка, давай! – сказал я.

Время от времени я выгибал дугой спину. Ви смотрела на меня сверху маленькими жадными глазками. Меня насиловала верховная квартеронская чародейка! На какой-то миг это меня возбудило.

Затем я ей сказал:

– Черт. Слезай, малышка. У меня был долгий тяжелый день. Настанет время и получше.

Она сползла. Елда опала, как скоростной лифт.

14

Утром я слышал, как она ходит. Она все ходила, ходила и ходила.

Примерно 10.30. Мне было худо. Я не хотел сталкиваться с ней. Еще пятнадцать минут. Потом свалю.

Она потрясла меня:

– Слушай, я хочу, чтобы ты ушел, пока не заявилась моя подруга!

– И что? И ее оттопырю.

– Ага, – засмеялась она, – ну да.

Я встал. Закашлялся, подавился. Медленно влез в одежду.

– От тебя чувствуешь себя тряпкой, – сказал я. – Не может быть, что я такой плохой! Должно же во мне быть хоть что-то хорошее.

Я наконец оделся. Сходил в ванную и плеснул в лицо воды, причесался. Если б и лицо тоже можно было причесать, подумал я, да вот никак.

Я вышел.

– Ви.

– Да?

– Не злись слишком сильно. Дело не в тебе. Дело в кире. Так уже было раньше.

– Ладно, тогда тебе не следует столько пить. Ни одной женщине не нравится, если ее после бутылки ставят.

– Чего ж ты на меня тогда ставила?

– Ох, прекрати!

– Послушай, тебе деньги нужны, малышка?

Я потянулся за бумажником и извлек двадцатку. Протянул ей.

– Боже, какой ты милый в самом деле! Рукой она провела мне по щеке, нежно поцеловала в уголок рта.

– Веди машину осторожнее.

– Конечно, малышка.

Я вел машину осторожнее – до самого ипподрома.

15

Меня притащили в кабинет советника в одну из задних комнаток второго этажа.

– Ну-ка, посмотрим, как ты выглядишь, Чинаски. Он оглядел меня.

– Ой! Ты плохо выглядишь. Я лучше таблетку приму.

И точно – открыл пузырек и проглотил таблетку.

– Ладно, мистер Чинаски, нам бы хотелось знать, где вы были последние два дня?

– В трауре.

– В трауре? В трауре по чему?

– Похороны. Старый друг. Один день – упаковать труп. Другой – помянуть.

– Но вы не позвонили, мистер Чинаски.

– Н-да.

– А я хочу вам кое-что сказать, Чинаски, не для протокола.

– Валяйте.

– Когда вы не звоните, знаете, что вы этим говорите?

– Нет.

– Мистер Чинаски, вы говорите: «На хуй этот почтамт!»

– Правда?

– И, мистер Чинаски, вы знаете, что это значит?

– Нет, что это значит?

– Это значит, мистер Чинаски, что почтамт пошлет на хуй вас!

Тут он откинулся назад и посмотрел на меня.

– Мистер Фезерс, – сказал я ему, – вы можете идти к черту.

– Не залупайся, Генри. Я могу устроить тебе веселую жизнь.

– Просьба обращаться на вы и называть меня полным именем, сэр. Я прошу элементарного уважения.

– Вы просите у меня уважения, но…

– Правильно. Мы знаем, где вы оставляете машину, мистер Фезерс.

– Что? Это угроза?

– Черные меня здесь любят, Фезерс. Я их одурачил.

– Черные вас любят?

– Они дают мне попить. Я даже ебу их женщин. Ну, пытаюсь.

– Хорошо. Это выходит из-под контроля. Просьба вернуться на свое рабочее место.

Он протянул мне повестку. Забеспокоился, бедняга. Не одурачивал я черных. Никого я не одурачивал, кроме Фезерса. На его месте любой бы забеспокоился. Одного надзирателя столкнули с лестницы. Другому располосовали задницу. Третьего ткнули ножом в живот, пока он ждал зеленого сигнала светофора, чтобы перейти улицу в 3 часа ночи. Перед самым центральным участком. Мы его больше не видели.

Фезерс вскоре после нашего разговора перевелся из центрального почтамта. Точно не знаю куда. Но подальше.

16

Однажды утром, часов в 10, зазвонил телефон:

– Мистер Чинаски?

Я узнал голос и начал обласкивать себя.

– Умммм, – ответил я.

Это была мисс Грейвз, сука та.

– Вы спали?

– Да, да, мисс Грейвз, но продолжайте. Все в порядке, все в порядке.

– Что ж, вы получили допуск.

– Уммм, уммм.

– Следовательно, мы уведомили плановый класс.

– Уммхмм.

– И вам надлежит сдать свой гэ-эр-один через две недели, начиная с сегодняшнего дня.

– Что? Погодите минуточку…

– Это все, мистер Чинаски. Приятного вам дня. Она повесила трубку.

17

Ладно, я взял план и стал связывать все с сексом и возрастом. Тут этот парень живет в этом доме с тремя бабами. Одну он хлещет ремнем (ее имя – название улицы, а возраст – номер сектора); другую вылизывает (то же), а третью шворит по старинке (то же). А тут – все эти пидарасы, и одному из них (его зовут Манфред-Авеню) 33 года… и т. д., и т. п.

Я уверен, меня бы до стеклянной клетки просто не допустили, если б знали, о чем я думал, глядя на эти карточки. Все они были мне как старые друзья.

Все равно, однако, некоторые из моих