Глотка Пастуха исторгла из себя хриплый смешок.

— Только меня? Нет, Доктор. Он, бесспорно, безжалостный палач, но в одном Его нельзя упрекнуть — среди своих жертв Он не выделяет любимчиков.

— Вы имеете в виду… — его собственный голос неожиданно споткнулся, словно угодив в выбоину на мостовой, — Остальные… Они тоже?

Пастух досадливо мотнул головой. Доктор Генри отстранённо подумал, что движение вышло коротким и неуклюжим, словно череп Пастуха сделался за это время тяжелее.

— Они делают вид, будто ничего не происходит. Возможно, они даже смогли бы убедить меня в этом, кабы в моём собственном нутре уже не проросло отравленное зерно. Да, я вижу знаки на их лицах. Его знаки, Доктор. Печать скверны, которую не отодрать даже вместе с кожей. Не знаю, ощущают ли они её сами, но, думаю, им сейчас чертовски страшно смотреть в зеркало. Как было страшно ещё недавно мне.

— Вы не можете знать этого наверняка.

Пастух невесело усмехнулся.

— Я привык верить своим глазам, Доктор. Лува… Она сильно изменилась. Вы бы, наверно, сейчас и не узнали нашу скромницу Графиню. Иногда своими выходками она смущает даже меня. То-то были бы счастливы бульварные газетёнки там, в метрополии, им хватило бы пищи на сотню выпусков для пикантных великосветских рубрик… Кажется, её распутство вскоре сделается легендой даже по меркам Шипси.

Доктор Генри выставил перед собой ладонь, будто щит:

— Извините, не намерен слушать. Я не собираюсь обсуждать моральный облик Графини, её взгляды на жизнь или…

— А ещё она покрывается слизью.

— Что?

— Её кожа. Она думает, этого никто не замечает, но я-то вижу. Моё тело кажется неуклюжим, но по части органов восприятия оно даст фору крысе, — Пастух осклабился, -

Я знаю, что она принимает ванну по три раза в день, знаю, что выливает на себя унциями туалетную воду, что трёт кожу скипидаром… Всё тщетно. Если она, забывшись, берёт что-то в руку, на предмете остаётся налёт скользкой слизи, будто по нему прошлась сотня улиток. Ума не приложу, как она умудряется находить любовников при такой-то особенности организма. Как думаете, может Он вознамерился превратить её в огромного слизняка?

— Довольно!

— Ортона отчаянно мается зубами. Он, кажется, побывал у всех дантистов на острове и перепробовал все возможные средства, но без особого результата. Зубная боль буквально сводит его с ума. Он глушит её опием, но мне кажется, не столько из-за самой боли, сколько из страха. Он тоже что-то чувствует, наш Поэт. Чувствует — и боится себе в этом признаться. Уризен, возможно, отделался легче прочих. По крайней мере, в его теле как будто не произошло никаких изменений. Однако его разум оказался не столь крепок. Он всё чаще впадает в бредовое состояние и что-то бормочет, часами уставясь в пустоту и рисуя перед собой воображаемые фигуры. Мы все готовимся принять гражданство Нового Бангора, Доктор.

— И чего вы ждёте от меня? — спросил Доктор Генри, надеясь, что резкость его тона что-то изменит в этом разговоре, который тяготил его с самого начала, — Что я напишу Ему апелляцию? Разжалоблю его? Напугаю? Чего бы хотите?

— Вы знаете, чего мы хотим, — тихо и твёрдо произнёс Пастух, глядя ему в глаза, — Мы хотим вернуться в «Альбион». Мы готовы, Доктор.

Доктор Генри думал, что разозлится. Но вместо обжигающего пламени ощутил в груди липкую сырость. Так бывает, когда оставленный в камине уголь промокнет под хлещущим через трубу дождём.

— Вернутся? — печально спросил он, — Вы думаете, ангел с огненным мечом пустил бы Адама и Еву обратно в небесный сад, если бы они сказали, что забыли в прихожей зонты?

— Для кающихся грешников всегда открыты двери чёрного хода, разве нет? А мы грешны, Доктор. И, видит небо, мы каемся.

— Это бессмысленно, Тармас. Клуб «Альбион» больше не существует.

— Нет, существует, — возразил Пастух с непонятной усмешкой, — Ещё как существует. Иногда, когда мне нечем себя занять, я навещаю «Ржавую Шпору». То самое наше убежище в Скрэпси. Вы не поверите, но там всё осталось по-прежнему. Крысы не раскрыли наш тайник. Вы можете вернуться, Доктор. Мы все можем вернуться. Продолжить начатое нами дело.

Доктору Генри вдруг стало его жаль. Существо, стоявшее перед ним, без сомнения, было чудовищем, оно уже начало впитывать Его кровь и было отравлено ею, однако на одну сотую, быть может, ещё оставалось человеком. И то человеческое, что в ней оставалось, испытывало страх. Жуткий, сводящий с ума и подтачивающий силы, ужас. Оно знало, на что обречено и всеми силами пыталось не допустить этого.

Он покачал головой.

— Дело не в «Шпоре». Это лишь оболочка, пустая коробка, форма. Клуб «Альбион» состоял не из комнатушки со старой мебелью, он состоял из пяти человек. С самого момента своего рождения — из пяти. И он прекратил своё существование, когда четверо ушли, а пятый закрыл последнее заседание.

— Он возродится, если мы вернёмся! — Пастух повысил голос. Должно быть, он забыл о нечеловеческой мощи своих голосовых связок, потому что Доктор Генри попятился, ощутив звон в ушах, — Признаю, мы были дураками, Доктор. Мы все. Самоуверенными и перепуганными дураками. Мы бросились бежать, увидев в лодке течь, не подумав, как далеко до берега. И мы утонем без вашей помощи. Без помощи «Альбиона».

Наверно, он хотел, чтоб Доктор Генри утешил его. Произнёс нужные слова — у него всегда находились нужные слова, когда в «Ржавой Шпоре» начинались распри и склоки. Он подбадривал одних, успокаивал других, увещевал третьих. Он был той силой, которая направляла прочие, не давая им разнести их утлую спасательную шлюпку на части. Когда-то ему даже казалось, что ей даже суждено перенести это плавание, достигнуть твёрдой земли… Сейчас уже очевидно — он был глуп и слеп не меньше прочих, если хоть на секунду верил в успех этой затеи.

— Извините, Тармас, но я ничем не могу вам помочь, — твёрдо сказал он, — Ни вам, ни Поэту, ни Графине, ни Архитектору. Клуб «Альбион» был моей затеей, но затеей бессмысленной и пустой, теперь я отдаю себе в этом отчёт. Я не имел права подчинять вас собственным фантазиям. Не имел права давать надежду. Ваша попытка обрести спасение в «Альбионе» подобна попытке утопающего спастись, схватившись за соломинку. Этот клуб не смог помочь никому, пока существовал, не поможет и теперь.

Пастух оскалился.

— Значит, мы попробуем ещё раз! В этот раз мы всё сделаем иначе! «Альбион» не пойдёт ко дну!

— Почему вы думаете, что он в силах спасти вас?

— Отчего бы и нет? Вас же он спас!

Доктор Генри ждал этих слов, но всё равно, стоило им сорваться с языка Пастуха, невольно стиснул зубы.

— Что вы имеете в виду, мистер Тармас?

Не сдержавшись, Пастух издал короткий отрывистый рык.

— Вы знаете, что я имею в виду, чёрт возьми!