— Спасибо, Эзра. А что это за собака? — спросила Акико. — Она пришла, но легла на траве в десяти шагах от нас, даже не обнюхала… Или уловила издали. Она — овчарка?

— О-о, это Салли, знаменитая у нас собака. Эта восточноевропейская овчарка, скажем так, общественная. Она выпрыгнула из транспортного самолета «Трансалл», на котором вывозили прошлой осенью беженцев из зоны центрально-азиатского конфликта. Здесь был развёрнут промежуточный сортировочный лагерь. И тогда собака не пожелала лететь ни с кем дальше. Держалась индифферентно, но питье и пищу с большим достоинством всё же принимала. Наверное, она поняла, что осталась без хозяина, как самурай, ставший ронином.

Обратите внимание: наша база располагается в широкой логовине между рядами невысоких сопок, которые здесь тянутся в меридиональном направлении. Поэтому нам не страшны нередкие пылевые бури, ветер — в районе базы обычно не сильный — дует слегка, как в природной трубе, преимущественно вдоль взлетно-посадочной полосы, или с севера или с юга. Сопки не дают ему разгуляться. Этой весной, двадцать пятого апреля, при минус семи градусах по Цельсию, немного юго-западнее базы, в Гоби, разыгралась страшная пылевая буря, частично зацепившая и нас. Скорость ветра временами была больше семидесяти метров в секунду, двухсот пятидесяти километров в час, то есть скорости лёгкого самолёта, такого, как эта «Вильга». Когда я был направлен сюда, и, знакомясь с окрестностями, впервые пережил пыльную бурю подобной силы, меня потрясло, как гудит воздух — всей толщей, всем своим объёмом. Это трутся друг о друга и воют, звучат тысячи тонн поднявшегося в небо песка. Настоящая музыка песка. Кстати, мисс Челия, когда вы будете прыгать с парашютом, в свободном падении ваша скорость не превысит пятидесяти метров в секунду, то есть ста восьмидесяти километров в час. Не бойтесь.

Когда дуют такие страшные ветры, несущие песок, камешки и небольшие камни, то не видно кисти собственной вытянутой руки. Различаешь ещё плечо и почти не видишь локтя. Ветер в пустыне пронизывает человека насквозь и может заморозить насмерть даже при минус семи. Так и внешний патруль базы был застигнут бурей, двое присели, лицом к лицу, держась друг за друга, и не двигались с места. А капрала повело по ветру, и он бы погиб, занесённый песком, если бы не наша умница Салли. Она не рассказывает, как поняла, что капрал нуждается в помощи, и как разыскала его. Они пришли вместе, когда буря начала стихать. Поэтому прошу вас, Роберт, не надейтесь на свой прежний опыт, учитывайте местную специфику, и штормовые предупреждения тоже. В пыльной буре приземляться не советую — перевернётесь. Если не успеваете возвратиться, лучше улетайте подальше, докуда только возможно, а, приземлившись, поглубже ввинтите в землю все штопора, поставьте на тормоза и как следует закрепите самолёт.

Если вы готовы, Роберт, я могу принять у вас зачёт по материальной части машины. Мисс Челия, мы будем вынуждены потом подняться в воздух. И, если вы хотите…

— Нет, спасибо, у меня занятия по моей собственной программе. Сейчас вы, дорогие мужчины, летите без меня.

— Салли, проводи мисс Челию домой! — приказал Эзра и добавил вдогонку: — О! Мисс Челия, я очень жалею, что нет при себе профессиональной видеокамеры! Это был бы лучший из фильмов века: прекрасная женщина под музыку пустыни в поисках возлюбленного уходит с собакой как будто в дальние пески! Соната Гоби!.. Только маленькая зарисовка на память…

Он достал из внутреннего нагрудного кармана авторучку со встроенной камерой.

В тот же день я впервые поднялся в монгольское небо на польской «Вильге», на которой когда-то выучился летать и бедный Стах Желязовски.

Монгольское небо мне не забыть. Никогда. С двух-трёхкилометровой высоты в солнечную погоду и при лёгком ветерке сквозь ясный воздух своеобразно выглядят сопки на подступах к пустыне Гоби, особенно те, что повыше. У их подножий струится нагреваемый солнцем воздух, а ветер внизу поднимает лёгкую пылевую завесу, и кажется, что сопки невысоко парят над пылевым маревом и царствуют над безграничными песками, не касаясь опорной поверхности своими основаниями, как огромные, низко плывущие над землей горы или гористые небесные острова. В хорошую погоду кучевые облака далеко на юге над пустыней приобретают редкостные очертания. Ни в одной части света я с воздуха не видел больше таких прихотливо изрезанных облачных тел и вычурных контуров, точь-в-точь как на китайских картинах или шёлковых вышивках досоциалистического периода. Надо побывать в небе над Гоби, чтобы понять, что древняя китайская традиция изображения облаков вовсе не условна, а предельно реалистична. Как, впрочем, и виды китайских гор, покрытых лесом. Да, наверное, художественных изображений и птиц, и ручьёв и всего остального. Просто они у них такие, как их китайцы изображают, а в других местах планеты всё в небе и на земле на диво совершенно другое. Но наибольшее мое удивление вызвал бледно-бледно-голубой цвет неба над центральной Монголией. Ему совсем не присущи яркость и насыщенная синева. Вспоминаются легенды о волшебной и чудесной стране Шамбале, находящейся якобы где-то в этих местах, потому что, кроме как только её необыкновенным, непостижимым влиянием, и больше ничем реалистическим, и объяснять-то неповторимость цвета бледного монгольского неба не хочется. Если иметь в виду духовное, а не материалистическое местонахождение Шамбалы, то, наверное, в отношении неповторимости Центральной Монголии кое-что справедливо.

Я обратил внимание на эти гобийские чудеса ещё в первом полёте с Эзрой и потом, поднимаясь уже один, не уставал находить их глазами, все поочерёдно, каждое гобийское диво в его персональное время на протяжении длящегося светового дня, поскольку ночью я тогда ещё не летал, и мне нисколько не надоедало всем этим чудесам удивляться и ими любоваться. Эзра рассказал нам с Акико, что сам он объясняет необычный цвет неба над Монголией и Гоби тем, что из района Гоби восходит мощнейший энергетический поток от Земли, и из Космоса на Гоби тоже изливается ещё более мощный энергопоток. В таких уникальных условиях предельной энергонасыщенности привычной нам небесной синеве здесь просто неоткуда взяться.

— А чем в жизни занимаетесь вы, мисс Челия? — спросил Бен Мордехай, когда мы с Акико вечером пришли к нему в домик со своими скромными пирожными из авиабазовского пищеблока, и он запросто предложил нам заняться вместе с ним приготовлением более основательного и приятного ужина.

— Буквально только что мне пришлось пройти повышение квалификации по проблематике психологической устойчивости пилотов в длительных перелётах, — не моргнув глазом и без запинки, отвечала Акико. Может, так оно и было,