Кэмпбелтаунские волынщики, ангажемент которых раньше исчерпывался местными парадами и спортивными состязаниями, теперь вместе с Полом и Wings готовились выступить на BBC в телепрограмме Top of the Pops. Показ был запланирован на будний день, поэтому пайп-мажору Уилсону пришлось отпрашивать малолетнего Джона Лэнга у школьного начальства.

Телестудию оформили под шотландский пейзаж, и пока волынщики ожидали команды на выход, клубы испарений сухого льда обеспечивали присутствие «наползающих с моря туманов». «Мы как раз набирали побольше воздуха, чтобы надуть меха, — вспоминает Лэнг, — и эта химия, которая осела глубоко в горле, чуть было нам все не испортила».

Их самым популярным телевыступлением стало появление на рождественском шоу пародиста Майка Ярвуда. Здесь Пол, Денни Лэйн и Линда сидели в ряд на трех табуретах — демонстрируя, что Wings снова превратились в трио, — а волынщики выходили строем из чащи посеребренных елок. «Пол нас очень оберегал, — говорит Лэнг. — Нас поселили в хорошей гостинице, и он позаботился, чтобы у нас хватало еды и выпивки, чтобы мы ни в чем не нуждались».

Надо сказать, что и мятежники, штурмовавшие Бастилию старого рока, тоже были не сплошь враждебны. Однажды, проезжая по центру Лондона, Пол с Линдой встали в пробку прямо напротив уличной сходки довольно свирепо выглядящих панков. Пол отогнул вниз солнцезащитные козырьки, и двое представителей старорежимной аристократии вжались в свои сиденья в надежде остаться неузнанными.

Однако какой-то юноша заметил Пола и жестом попросил его немного опустить стекло, после чего прильнул к щели лицом с кольцом в губе, штифтом в брови и булавкой в щеке. «Эй, Пол, — сказал он, — этот твой „Mull of Kintyre“ — знаешь что? Охрененная вещь!»

После 1978 года главным домом семейства Маккартни стало их имение в Восточном Суссексе. Хотя изначально оно задумывалось только как убежище на выходные, Пол с Линдой решили, что растить детей лучше здесь, чем на далеком Кинтайре или в городских условиях Сент-Джонс-Вуда.

Была для этого и особая причина. Хэзер, теперь уже подросток, перепробовав несколько дорогих частных школ Северного Лондона, так и не нашла своего места ни в одной из них. Училась она средне, и остальные дети постоянно дразнили ее за американский акцент и мечтательную чудаковатость, которую она унаследовала от Линды. Наличие сверхзнаменитого отца только усугубляло неловкое положение. Циничные богатые одноклассники вскоре разузнали, что она приемная дочь, и дали ценный совет: если у нее когда-либо возникнут «проблемы» с Полом, нужно сразу обратиться в прессу.

Потом он признавался, что порекомендовал Хэзер не лучший способ вписаться в коллектив. «Я сказал: „Не старайся подружиться со всеми, просто сиди в углу, читай свою книжку, и в конце концов они сами к тебе придут“. [Позже] она мне сообщила: „Так ко мне никто и не пришел, папа…“ Никакой обреченности или чего-нибудь в этом духе, просто ей было немного грустно».

Надеясь, что в эгалитарной атмосфере государственного заведения Хэзер будет полегче, Пол с Линдой начали перебирать общеобразовательные школы Восточного Суссекса и получили совет присмотреться к школе имени Томаса Пикока в Рае. Беседа с директором Роем Суком произвела прекрасное впечатление на них обоих, и переезд из Лондона был организован не откладывая.

Как и раньше в Шотландии, в Писмарше их участок, в котором было первоначально 100 акров, стал стремительно расширяться. Примерно в то же время два соседних владения, к которым тоже вели никому не известные лесные проселки, были выставлены на продажу и сразу выкуплены Полом: 159-акровая ферма Лоуэр-Гейт, у которой он восстановил прежнее название «Блоссом-Вуд», и ферма Ист-Гейт, которая была поменьше площадью, но располагалась на возвышении и, следовательно, обеспечивала лучший вид.

Уотерфолл-коттедж, идеальный приют на выходные, был слишком мал, чтобы там могла поселиться семья из шести человек. Поэтому Маккартни переехали повыше в Ист-Гейт, где сразу за хозяйским домом стояла пара хмелесушилен конической формы, как у мельниц. Дом пребывал в упадке, и Пол решил не восстанавливать его, а снести и построить новый.

Он мог бы нанять лучших специалистов мира спроектировать ему дом мечты, упрятанное среди деревьев произведение архитектурного искусства. Однако, как у него вошло в привычку делать с обложками альбомов, проект дома он нарисовал сам. Это был не особняк или прихоть рок-звезды, а незатейливое, рассчитанное на четыре спальни строение красного кирпича с крутой скатной крышей, несколько напоминающее увеличенную версию дома номер 20 по Фортлин-роуд в Аллертоне. Разрешение на строительство он получил с легкостью, но оказалось, что прямо через ферму Ист-Гейт, всего в нескольких дюймах от дверей нового дома, проходила полоса земли, за которой издавна было закреплено право публичного доступа. Чтобы перенести ее на 150 ярдов в сторону, потребовался долгий судебный процесс.

Вокруг стали появляться новые хозяйственные постройки: несколько конюшен и кораль в стиле Дикого Запада для лошадей Линды. В нескольких ярдах от главного дома возвели 65-футовую смотровую башню, которая в сочетании с шестифутовой проволочной оградой по периметру слегка отдавала немецким лагерем для военнопленных времен Второй мировой. Эти новшества, которые британские газеты задорно окрестили «Польдицем»[58], у жителей Писмарша поначалу вызывали тревогу и непонимание. Чета Маккартни поспешила всех успокоить: забор нужен просто для защиты дикой лесной фауны, а башня давала возможность наслаждаться видом поверх деревьев до самого моря.

Дом был непритязателен как снаружи, так и внутри. Декор воплощал стиль, обычный для Линды, то есть уют на грани убогости: ткани неброские, нейтрального цвета, запачканные и истертые детьми и бесчисленными, мало приученными к дисциплине семейными питомцами. Все комнаты на первом этаже связывались между собой — так же как на Фортлин-роуд, 20, — а их центром была большая кухня с каменным полом, где проходили все семейные трапезы и где привечали посетителей. Наверху располагалась хозяйская спальня с открытой террасой для Пола и Линды плюс три спальни на четырех детей — однако никаких гостевых комнат.

Линда стала знакомой фигурой в Писмарше: она закупала все необходимое в деревенских магазинчиках и сделалась постоянным клиентом местной парикмахерской, где ее вкус в одежде вызывал оживленные обсуждения. «Такая уйма денег, а она ходит в спортивных тапках, — однажды, по рассказам, недоумевала одна посетительница. — Могла бы хоть шнурки завязать».

Еще в начале их отношений Линда рассказала Полу, как маленькой девочкой просыпалась каждое Рождество с надеждой, что Санта наконец подарит ей лошадку с повязанным на шее бантиком, — но желание никогда не исполнялось. С тех пор он ни разу не возражал ей, когда она кого-нибудь покупала или подбирала. Даже Барабан Дрейка, скакун, которого он подарил отцу, теперь ходил с остальным ее шотландским табуном, наслаждаясь счастливой старостью в соседстве домашних гусей и спасенных от ножа овец.