– Какое именно?

– Хороший вопрос. Даже не знаю, как сформулировать. Ну например, если меня прямо сейчас поймают какие-нибудь злодеи и поведут убивать, я по дороге буду думать не о мести и не о счастливом спасении, а о том, что фасад злодейского дома нуждается в срочном ремонте, крышу я, появись возможность, поменял бы на остроконечную, а на дальнем краю сада, где регулярно проливается невинная кровь, высадил бы небольшую рощу кукирайты[34]. Эти кривые деревья без листьев – идеальный фон для зверских убийств, согласись!

О да, это я могу понять. В каком-то смысле, я и сам созидатель, причем до такой степени, что не буду мелочиться, размышляя напоследок о ремонте крыши злодейского дома, а просто создам новую Вселенную, лучше прежней. Где все останется, как было, только мои палачи родятся в какой-нибудь более благоприятной среде и вырастут нормальными веселыми ребятами, возможно, немного чересчур эксцентричными и небольшого ума – идиотская же шутка весь этот их домашний спектакль с приглашением на казнь, совершенно не смешно, три дня буду сердиться. Потом, конечно, прощу, что с ними делать.

Но говорить подобные вещи вслух все-таки не стоит. Перебор.

Поэтому я сказал совсем другое:

– На мой вкус, кукирайта – это чересчур в лоб. Ассоциация первого уровня, не годится, долой. Будь я злодеем, практикующим изысканные казни на свежем воздухе, посадил у себя в саду… слушай, не знаю, как они называются. Такие высокие, с белыми стволами, их в Гугланде целые леса.

– Белоствольные болотные деревья называются бонхи. У нас они, кстати, плохо растут, им тут слишком сухо… А ты при этом называешься «эстет хренов». Меня убивают, а он к декорациям придирается!

– Это было внезапное проявление моей созидательной воли, прости. На чем мы остановились?

– На том, что я научился строить. Решил, это занятие мне подходит больше, чем любое другое. Но при условии, что я сам буду архитектором. Строить по чужим чертежам интересно только первую дюжину домов, пока вообще все в новинку. Поэтому получив разрешение вернуться в столицу, я поступил в Королевскую Высокую Школу; в общем, не зря, хотя, положа руку на сердце, ждал от учебы гораздо большего. Ладно, не о том речь. Прошло несколько лет, и вдруг – трах, бах! Как гром с ясного неба: Кодекс Хрембера переписывают, лицензии на колдовство выдают всем желающим, только на собеседование записаться не поленись. И в перспективе такая безоглядная свобода, что голова кругом. Я, как и все вокруг, совершенно растерялся, но все равно сразу начал действовать. Древним архитекторам я завидовал с того дня, как о них узнал – это же сколько можно успеть сделать, когда огромный дом строится всего за полчаса! И сразу сообразил, что теперь никто не помешает мне попробовать строить так же. Лицензию на применение магии мне выдали аж до сто восьмидесятой ступени, я и не надеялся на такую щедрость. Правда, потом выяснилось, что нужно еще дополнительное разрешение на регулярные крупномасштабные изменения реальности выцарапывать, и вот за ним я набегался по самое не могу. Ужасно злился на эту дурацкую бюрократию, пока не сообразил, что мне самому сильно не понравится, если завтра какой-нибудь нахал превратит мой дом Магистры знают во что только на том основании, что он, умничка такая, вчера этому научился. В общем, я всех простил и взялся за работу. И это был самый ужасный год в моей жизни. Провал за провалом, врагу не пожелаешь! У меня ничего не получалось. Просто не хватало сил. Мои прекрасные дворцы появлялись из небытия и тут же исчезали…

– Как торты для Базилио, – кивнул я.

– Что за торты? Откуда они вдруг взялись?

– Из небытия, как и твои дома. Наше чудовище хоть и стало красавицей, а по-прежнему может питаться только едой, возникающей из небытия. Поэтому на досуге все в доме только тем и занимаются, что добывают ей пропитание. И выяснилось, что очень трудно наколдовать даже совсем крошечное пирожное, способное просуществовать дольше нескольких секунд. Бедняга их до рта донести не всегда успевает. А ты целый дом материализовать пытался! Прости, что перебил, я просто хотел сказать, что очень хорошо понимаю, как трудно тебе пришлось.

– Спасибо. Дело прошлое, а все равно мне приятно слышать, что не я один на свете такой бездарный тупица.

– Целый год, говоришь, ничего не получалось? Я бы с ума сошел.

– Да я, наверное, и сошел. Единственное разумное объяснение, почему я не бросил эту бодягу уже через несколько дней. Более того, все это время продолжал ходить на лекции, плясать на вечеринках и вообще делал вид, будто я в полном порядке. И сам себе верил. Думал: небось все эти знаменитые архитекторы древности сперва по сто лет своему ремеслу учились; я, конечно, гений, каких Мир не видывал, но почему бы и мне не помучиться год-другой?

– Потрясающе, – искренне сказал я. – Ну ты и стойкий боец.

– Это правда. Стойкий боец и одновременно редкостный болван. Потому что мог бы не терять этот год, если бы прежде, чем кинуться в эксперименты, потрудился освежить знания, полученные так давно, что глупо было на них полагаться. Я же собственными глазами когда-то читал, что древние архитекторы использовали двести восемнадцатую ступень Черной магии. И еще Белую – тоже что-то вроде того. Лицензия у меня всего до сто восьмидесятой, но беда даже не в этом. Я бы не задумываясь пошел на любое нарушение, если бы оно было мне по зубам. Но предел моих возможностей – примерно сто шестидесятая ступень. Это сейчас. А тогда я и сотую вряд ли потянул бы.

– Сто шестидесятая – это очень даже ничего себе, – заметил я.

– Согласен. Однако для строительства по методу древних ее недостаточно, и хоть ты тресни. Но топиться я, как видишь, все равно не побежал. А вместо этого принялся выяснять, зачем древним строителям понадобилась магия таких запредельно высоких ступеней. И довольно быстро понял, что при использовании классического метода, почти вся сила уходит на материализацию объекта. Точнее, на создание материи, из которой он состоит. И сделал вполне очевидный вывод: материю надо не создавать с нуля, а просто преобразовывать. Это несоизмеримо легче. Поэтому уже на следующую ночь дом моего прадеда в Скандальном переулке превратился в павильон с хрустальными стенами, на старинный Чангайский манер. А я лег рядом с ним на землю и чуть не помер.

– На радостях?

– Нет, что ты. Я не настолько бурно радуюсь своим достижениям. Просто перетрудился. Когда берешься за дело, которое тебе совсем не по силам, оно просто не получается, но никакого ущерба, кроме морального, ты не несешь. А вот когда могущества не хватает всего чуть-чуть, вкладываешь больше, чем имеешь, и потом лежишь пластом вместо того, чтобы праздновать успех. Но ничего, дня через четыре я оклемался настолько, что сумел вернуть дому прежний вид. И, конечно, снова слег. А когда пришел в себя, начал думать, что делать дальше. С одной стороны, мой метод оказался рабочим, а с другой – сам я – неопытным, а потому слабосильным колдуном. Не то чтобы великая новость, но все равно, такая досада! Самым разумным решением было бы просто подождать дюжину-другую лет. Наша Угуландская Очевидная магия, сам знаешь, честная штука: чем дольше ею занимаешься, тем больше у тебя становится сил. Беда в том, что ждать мне совсем не хотелось. Это скучно. А мне надо, чтобы было интересно, иначе зачахну. Поэтому решил продолжать любой ценой. Помру, надорвавшись, значит, туда мне и дорога. Не жалко. Но тут судьба наконец решила вознаградить меня за терпеливое посещение лекций по истории архитектуры. Практически ни одной за полдюжины лет не пропустил, хотя, будем честны, качество подачи материала оставляло ждать лучшего. И до сих пор оставляет. В тот день я поплелся туда еле живой после экспериментов с домом, просто чтобы не раскисать и вдруг услышал именно то, что мне было позарез необходимо: историю семьи Айхи. Архитектора Тадо Айхи и его восьми дочерей. Ты, конечно, не знаешь, о чем речь.