Он может отменить свой план и попробовать свыкнуться с памятью о том, что сделал его отец в один прекрасный летний день больше двадцати лет назад…

И тут он вспомнил Сириуса в камине гриффиндорской гостиной: «Ты меньше похож на отца, чем я думал… Отец радовался бы риску…»

Но так ли уж ему хочется быть похожим на своего отца?

— Гарри, не делай этого! Пожалуйста, не делай! — сказала Гермиона после звонка голосом, в котором звучало отчаяние.

Он не ответил ей. Он сам не знал, как лучше поступить.

Рон, по-видимому, твердо решил держать свое мнение при себе и не давать Гарри никаких советов — он даже не смотрел на Гарри, но когда Гермиона в очередной раз открыла рот, тихо сказал ей:

— Помолчи, сделай милость! У него своя голова на плечах.

Когда они покидали класс, сердце Гарри билось гораздо сильнее обычного. Пройдя коридор до середины, он услыхал вдалеке шум, безошибочно доказывающий, что близнецы начали свое дело. Вопли и крики отдавались эхом где-то наверху. Ребята, выходящие из других классов, замирали и прислушивались, с опаской поглядывая на потолок…

Из их класса выскочила Амбридж. Она неслась так быстро, как только позволяли ее короткие ноги. На бегу вынимая палочку, она помчалась в противоположном направлении, и Гарри понял: сейчас или никогда.

— Гарри… пожалуйста, — слабо пискнула Гермиона.

Но он уже принял решение. Поддернув сумку за ремень, он пустился бежать, уворачиваясь от учеников, которые оправились от первого удивления и теперь спешили ему навстречу, заинтригованные суматохой в восточном крыле.

Добравшись до коридора, в который выходила дверь кабинета Амбридж, Гарри обнаружил, что он пуст. Спрятавшись за рыцарские доспехи у стены — шлем, которым они были увенчаны, со скрипом повернулся за ним вслед, — Гарри открыл сумку, выхватил оттуда нож Сириуса и набросил на плечи мантию-невидимку. Затем медленно, осторожно вылез из-за доспехов и, тихо ступая, приблизился к кабинету Амбридж.

Вставив лезвие волшебного ножа в щель между косяком и дверью, он мягко провел им вверх и вниз, потом вытащил обратно. Раздался еле слышный щелчок, и дверь распахнулась. Он нырнул внутрь, быстро прикрыл ее за собой и огляделся.

В комнате не было никакого движения — только мерзкие котята по-прежнему резвились на тарелочках над конфискованными метлами.

Гарри снял мантию-невидимку и, подойдя к камину, в считанные секунды нашел то, что искал, — коробочку с тускло поблескивающим летучим порохом.

Он опустился перед камином на колени. Руки его дрожали. Он никогда не делал этого раньше, хотя был уверен, что знает, как надо действовать. Сунув голову в зияющую дыру, он взял большую щепоть пороху и бросил ее на поленья, аккуратно уложенные внизу. Они мгновенно вспыхнули ярким изумрудным пламенем.

— Площадь Гриммо, двенадцать! — произнес Гарри громко и отчетливо.

Это было одно из самых странных ощущений, какие он когда-либо испытывал. Конечно, ему и раньше доводилось путешествовать с помощью летучего пороха, но тогда он весь целиком летел сквозь волшебные камины, сеть которых раскинулась по всей стране. В этот же раз колени его по-прежнему опирались на холодный пол кабинета Амбридж и только голова кувырком неслась куда-то в изумрудном пламени…

И вдруг полет прекратился так же внезапно, как начался. Чувствуя легкую тошноту и неприятное жаркое покалывание, точно ему на голову надели чересчур теплую шапку-ушанку, Гарри открыл глаза и обнаружил, что смотрит из кухонной печи на длинный деревянный стол, за которым сидит человек, углубившийся в чтение пергаментного свитка.

— Сириус!

Человек подскочил на месте и оглянулся. Это был не Сириус, а Люпин.

— Гарри! — воскликнул он с видом крайнего удивления. — Откуда ты… что случилось, с тобой все в порядке?

— Да, — сказал Гарри. — Я просто хотел… то есть я… мне нужно кое о чем поговорить с Сириусом.

— Я позову его, — сказал Люпин, поднимаясь на ноги. Он все еще выглядел крайне озадаченным. — По-моему, он наверху, ищет Кикимера, — тот, похоже, опять спрятался на чердаке.

И Люпин поспешил прочь из кухни. Теперь Гарри было не на что смотреть, если не считать ножек стола и стульев. Он подумал, почему Сириус ни разу и словом не обмолвился о том, как неудобно говорить из огня; его колени уже мучительно ныли от продолжительного стояния на твердом каменном полу.

Спустя минуту-другую Люпин вернулся. За ним по пятам шел Сириус.

— В чем дело? — взволнованно спросил он, отбрасывая с глаз свои длинные черные волосы и садясь около печи на пол, чтобы оказаться на одном уровне с Гарри. Люпин тоже стал на колени, в его глазах светилось беспокойство. — У тебя все нормально? Может, тебе нужна помощь?

— Нет, — сказал Гарри. — Со мной ничего такого… Я просто хотел поговорить… об отце.

Сириус и Люпин обменялись изумленными взглядами, но Гарри некогда было смущаться и медлить: с каждой секундой его колени болели все сильнее, и вдобавок из отпущенных ему Джорджем двадцати минут уже прошло, наверное, не меньше пяти. И Гарри сразу же принялся рассказывать о том, что увидел в Омуте памяти.

Когда он закончил, Сириус и Люпин некоторое время хранили молчание. Потом Люпин негромко сказал:

— Я бы не стал строго судить твоего отца за то, что ты видел, Гарри. Ему же было всего пятнадцать…

— Мне тоже пятнадцать! — с горячностью воскликнул Гарри.

— Послушай, Гарри, — миролюбиво сказал Сириус, — Джеймс со Снеггом возненавидели друг друга при первой же встрече — такое бывает, ты ведь можешь это понять! Я думаю, у Джеймса было все, чего так хотелось Снеггу: его любили товарищи, он прекрасно играл в квиддич — да ему вообще удавалось почти все! А Снегг был типичный замухрышка, странный малый, который с головой ушел в изучение Темных искусств, тогда как Джеймс — что бы ты о нем теперь ни думал, Гарри, — всегда терпеть не мог Темные искусства.

— Да, — сказал Гарри, — но на моих глазах он напал на Снегга без всякой причины, только потому… ну, только потому, что ты пожаловался на скуку, — закончил он с извиняющейся ноткой.

— Мне тоже гордиться нечем, — быстро ответил Сириус.

Люпин покосился на него и сказал:

— Послушай, Гарри, ты должен понять одну вещь: в школе твой отец и Сириус всегда и во всем оказывались лучшими — многие просто души в них не чаяли, и если порой это слегка кружило им голову…

— Ты хочешь сказать, если порой мы вели себя как заносчивые болваны, — вставил Сириус.

Люпин улыбнулся.

— Он все время взъерошивал себе волосы, — с болью в голосе сказал Гарри.

Сириус и Люпин рассмеялись.

— Я и забыл об этой его привычке, — с нежностью сказал Сириус.

— А со снитчем он баловался? — жадно спросил Люпин.