Басманов имел политическое чутье, правда не безошибочное, но его промахи, впрочем, как и у других крупных государственных деятелей, относились к его достоинствам и являлись их продолжением. Он был беспощаден в тех случаях, когда милость и компромисс вели к гибели, но он был способен на великодушный жест, когда опасность было невозможно предугадать. Он пытал и казнил дьяка Тимофея Осипова и московских стрельцов, самих себя загнавших в тупик и поносивших без особой надобности нового царя, но он добился прощения для окольничего Михайлы Татищева, который вместе с князем Василием Шуйским грубо противоречили Пирожку с Польской Начинкой по весьма несущественному поводу. Басманов полагал, что тем внесет раскол в когорту недоброжелателей и оппозиционеров.

Михайло Татищев слыл злым ненавистником поляков. Стычка его с послом Речи Посполитой и канцлером литовским осталась в анналах истории. Лев Сапега пытался оспорить право московских государей на Ливонию и получил резкий и небезосновательный отпор:

— Ты, Лев, еще очень молод. Ты говоришь все неправду, ты лжешь!

— Ты сам лжешь, холоп, а я все время говорил правду. Не с знаменитыми послами тебе говорить, а с кучерами в конюшне, да и те говорят приличнее, чем ты! — возмутился Сапега, не последний в ряду гордой и надменной польско-литовской шляхты.

Но Татищев не сдался, его амбициозность свидетельствует о высоком положении, которое он занимал при московском дворе.

— Что ты тут раскричался! — продолжал он. — Я всем вам сказал и говорю и еще раз скажу и докажу, что ты, Лев, говоришь неправду.

Возмущенный и обиженный аристократ вынужден был обратиться с жалобой к боярам, чтобы те уняли Татищева. Однако спор не затихал, и Татищев вновь набросился на Сапегу, совершенно не испугавшись бояр:

— Не лги, мы знаем, что у тебя есть полномочия.

Сапега не выдержал напора Татищева и был вынужден удалиться, по сути признав собственное поражение и правоту русского дипломата.

— Ты, лжец, привык лгать, я не хочу с таким грубияном ни сидеть вместе, ни рассуждать о делах! — в бессильной ярости воскликнул он.

Между тем Лев Сапега обладал всеми необходимыми полномочиями и просто хотел уклониться от конфликта, где его позиция оказалась ослабленной.

V

Благодаря Басманову дерзкого Татищева не выслали в далекую Вятку. И посмотрим, что из этого получилось. Помилование Татищева явилось личным просчетом Басманова, хотя напористый, злоязычный и надо отдать ему должное — бесстрашный думный дворянин относился к тайным и непримиримым недоброхотам нового царя и в противоположность клану Шуйских действовал не из корыстных побуждений.

Другой роковой ошибкой Басманова стало неумение его добиться устранения князя Василия Шуйского из Москвы. Он делал многое для укрепления режима человека, названного Димитрием I, подавая разумные советы, в которых патрон и друг очень нуждался. Годуновых настолько не любили, что новый царь не испытывал дефицита в кадрах. По понятным причинам он прежде остальных возвратил к активной деятельности обширное семейство Нагих. Верхушка правящего слоя пополнилась опальным стольником Иваном Никитичем Романовым. Двух Шереметевых, двух князей Голицыных, Долгорукова, Татева, Куракина и Кашина единым росчерком пера новый царь наградил боярством. В этом перечислении обращает на себя фамилия князя Ивана Куракина. Чутье опять подвело воеводу. Окольничим стал брат Андрея Щелкалова, не менее его знаменитый Василий, который вызвал неудовольствие Годунова. Михаил Нагой получил сан великого — по польскому образцу — конюшего. Ну, это еще куда ни шло!

Ни новый царь, ни Басманов не понимали, что ненависть к правящей династии не есть достаточный залог верности недавно установленному режиму. Князь Василий Голицын назывался теперь великим дворецким. Племянник Малюты, опальный Богдан Бельский, превратился в великого оружничего на подобие князя Афанасия Вяземского при покойном царе Иоанне. Но что связывало Вяземского с царем и что — племянника Малюты с Самозванцем? Дистанция огромного размера! Между тем Басманов пропустил в свежеиспеченную элиту и князя Михайлы Скопина-Шуйского, племянника князя Василия, князя Дмитрия и князя Ивана, тихонько подбиравшихся к престолу, на который имели все права, и во всяком случае больше прав, чем сын седьмой жены тирана, если признать его настоящим сыном царственного сластолюбца.

Скопин-Шуйский — будущий народный герой — пользовался абсолютным доверием нового царя и, очевидно, занимал в Кремле устойчивое положение, немногим уступающее басманову. Князь Михайла, посланный в Выксинскую пустынь, привез в Москву инокиню Марфу, не утратившую женственного облика и былой красоты, несмотря на постриг. А еще недавно Марфу конвоировал к Марии и Борису Годуновым тот же Басманов. Подобные поручения давались лишь самым надежным сторонникам. В свите князя Михайлы было много знати, бояр и дворян, прямо вмешанных в угличские события, но руководил всем именно племянник Шуйских. Скопин-Шуйский носил сан великого мечника. Скрытое соперничество между Басмановым и одним из Шуйских не подлежит сомнению. Оно было предопределено и прошлым, и нынешними обстоятельствами, и раскладом сил. Список ближайшего окружения Самозванца пополнил великий кравчий князь Лыков-Оболенский, великий сокольничий Пушкин, великий секретарь и печатник дьяк Сутулое, принимавший участие, хоть и косвенное, в расправе с Марией и Федором Годуновыми. Наконец, одно из первых мест в Кремле занял великий секретарь и надворный подскарбий, а позднее и великий посол царский Афанасий Власьев, который произвел удручающее впечатление на поляков во время брачных переговоров и церемоний, предшествовавших приезду Марины Мнишек в Москву.

В окружении нового царя находилось немало людей, готовых поквитаться с ним и вонзить нож в спину. Что же советовали Димитрию в таком случае Басманов и юный Скопин-Шуйский? И как неглупый и ловкий Самозванец с Басмановым, неизвестно на что надеющимся, могли допустить, что племянник открытого противника князя Василия Шуйского присутствовал на самых секретных совещаниях в Кремле? Любовь к забавам и женщинам, охоте и турнирам затмила поначалу проницательный взор тридцатилетнего человека, чья судьба оказалась уникальным явлением в мировой истории. Неужели талантливый и смелый полководец Басманов мог думать, что из кремлевских пиров и торжеств может получиться что-либо путное?!

VI

Быстро летели дни. Буйная весна тревожила сердца москвичей, которые внезапно узнали от глашатаев, что на Лобном месте предстоит казнь старшего брата Шуйских — Василия. Народ сбегался со всех концов столицы, чтобы поглазеть, как маленький, некрасивый и пожилой боярин сложит голову на плахе. Но в тот самый момент, когда палач занес над ним топор, вышло помилование. Кремлевский гонец не опоздал. Всего несколько мгновений назад Басманов сам прочел приговор, подписанный Самозванцем:

— Великий боярин, князь Василий Иванович Шуйский, изменил мне, законному государю вашему, Димитрию Иоанновичу всея Руси, коварствовал, злословил, ссорил меня с вами, добрыми подданными: называл лжецарем! Хотел свергнуть с престола. Для того осужден на казнь. Да умрет за измену и вероломство!