— Всему конец приходит, Лузи… Я протяну уже недолго… Прошу тебя, Лузи, приходи почаще, а то скоро наступит день, когда и приходить будет не к кому…

На четырнадцатый день месяца адара приходится праздник Пурим, а на четырнадцатый день следующего месяца, нисана, приходится Пасха. Как только заканчивается Пурим, город начинает готовиться к Пасхе — празднику, который всегда приходит рука об руку с весной: ночи сверкают вымытыми и обновленными за зиму звездами в высоком темном небе, днем уже часто видно чистое голубое небо без облаков, перелетные птицы возвращаются из далеких южных краев, а зимующие — обновляют свои гнезда и приветствуют прибывших гостей; куры квохчут и щедро несутся, индюки болтают и, вытягивая свои синие в бусах зобы, надменно вышагивают, точно на ходулях.

Как водится, в первые же дни после Пурима на заброшенных улочках и в переулках оживают полуразрушенные избушки, которые весь год пустуют без жильцов и лишь на этот месяц арендуются для устройства в них пекарен. В комнатушках этих убогих лачуг за деревянными столами суетятся женщины и девушки, нанятые для приготовления мацы. На кухне приводится в порядок огромная печь, возле печи ставится обитый жестью стол, на котором раскатанную мацу дырявят зубчатым колесиком. В соседней полутемной комнатушке месят тесто, а потом режут его на мелкие куски и подают для раскатывания.

В пекарнях весело, шумно. Слышен смех балагурящих женщин, которые за работой непрерывно переговариваются между собой. То и дело раздается голос сажальщика, требующего, чтобы ему скорее подавали мацу, потому что печь топится зря; поторопиться требует и тот, кто дырявит мацу. Покрикивают и заказчики, когда видят, что женщины ленятся, выполняя свою работу недостаточно быстро, или в чем-нибудь нарушают законы кошерности: тесто месится нерасторопно, у катальщицы ногти не обрезаны под самую кожу, или она, упаси Бог, потихоньку взяла в рот немного квашеного теста и после этого не отряхнулась и не вымыла рук, как полагается. Слышны голоса матерей, которые кричат на детей, не дающих им покоя и требующих кусочка свежевыпеченной мацы.

Раздается голос хозяина пекарни, который ходит, наблюдает, чтобы женщины работали быстрее, чтобы заказчики остались довольны, запомнили его пекарню и в будущем году ни к кому другому не обращались.

По улицам расхаживают носильщики с огромными корзинами, сплетенными из свежей лозы, доверху наполненными мацой и накрытыми белоснежными простынями. Готовую мацу разносят зажиточным хозяевам, которые имеют возможность загодя приготовить все к празднику и не затягивать с выпечкой мацы до последнего дня, как это делают бедняки.

В сумерки к недавно вскрывшейся реке, где еще не кончился ледоход, приходят мужчины с пасхальной посудой — кувшинами и ведрами, чтобы набрать воды до захода солнца. Воду черпают осторожно, бережно, а потом, тяжело дыша, несут ее молча домой, стараясь не расплескать ни капли. В зажиточных семьях сразу же после Пурима замачивают свеклу для пасхального борща, которому отводится почетное место в углу гостиной или другой редко посещаемой комнаты. Этот угол хозяева дома тщательно охраняют: ушаты, закутанные в белое полотно, берутся под особое попечение, детям строжайше запрещается не то что подходить к ним близко, но даже смотреть на них. Лишь хозяйка время от времени осторожно подходит к ушату, открывает его, снимает пену с бродящей жидкости и снова укутывает до следующего раза, когда она сочтет нужным снова наведаться.

В богатых домах начинают готовиться к празднику заблаговременно: наводят повсюду чистоту, закупают посуду и столовые принадлежности, заказывают обновки сапожникам и портным, которые обещают выполнить все к сроку. Шумно уже и в менее состоятельных домах: кто-то изыскивает средства и самостоятельно готовит все к празднику, а самые бедные, отчаявшиеся рассчитывать на свои сбережения, надеются, что благотворительность о них непременно позаботится.

Оживленно и весело в эти дни на базарах. В открытых ларьках предлагается большой выбор отрезов ткани, оставшихся с прошлого года у оптовиков, которые продают такой товар розничным торговцам подешевле, а те, в свою очередь, выдают эти остатки за модные новинки, только что выпущенные фабрикой. Появляются в продаже дешевые галантерейные товары: пуговицы, чулки, галстуки, носки, тесьма, кружева, белье, а также небольшие куски более ценных товаров — сукна, ситца. Торговцы кричат истошными голосами, нахваливая свой товар. Они меряют, вешают, считают выручку и второпях дают сдачу, точно у них горят руки или кто-то стоит над душой и подгоняет, заставляя как можно быстрее обслуживать покупателей. Между тем вся эта спешка разыграна как по нотам и устроена только для того, чтобы раззадорить народ, который стоит и раздумывает, приглядывается и наблюдает, как другие покупают.

На крупных рынках царит большое оживление. Сюда приходят состоятельные покупатели, которым торговцы и их приказчики стремятся угодить, поскольку знают, что эти люди при деньгах и пришли они сюда с серьезными намерениями. Таких клиентов нельзя упустить, и им делают всевозможные уступки, лишь бы заполучить деньги, которые нужны всегда, а особенно теперь, накануне летнего сезона, когда надо расплачиваться за товар, взятый у оптовиков в прошлом году, и получать новый товар в кредит на более длительные сроки.

В лавки приходят и местные, и приезжие покупатели. Все толкаются, спорят из-за цен и примерок там, где торгуют одеждой, тканями, кожевенными товарами, обувью. Оживлению способствует и погода. Прошло то время, когда природа капризничала, оборачиваясь то зимой, то весной, сменяя холод теплом, ясное небо — хмурым, сеявшая то дождем, то снегом, то градом, то мелкой ледяной крупой… Теперь — не то. Дуют легкие, ласковые ветерки.

Мальчишки, ученики хедеров, покончили с головоломными отделами Пятикнижия, в которых подробно описывается переход евреев через пустыню и построенная в пустыне Скиния со всем ее внутренним убранством. Учителя и их помощники озабочены не только приготовлениями к празднику, но и думами о предстоящем после весеннего перерыва полугодии, о новых учениках, которых желательно было бы заполучить, а также о новых помощниках, которые в эту пору обычно меняют место службы.

И уж конечно, особенно заняты перед праздником были ремесленники: сапожники, портные, жестянщики, кровельщики, — которым предстояло много сделать за этот месяц после почти безработной зимы. Им хотелось как-то вознаградить себя за потерянное время, а сейчас как раз появились заказчики, и все они торопили, просили, требовали, чтобы обязательно, во что бы то ни стало, непременно заказ был готов точно к сроку.

Одним словом, город был охвачен лихорадкой, которая усиливалась от недели к неделе, изо дня в день по мере приближения праздника. Мужья продолжали заниматься своими делами, а у жен голова шла кругом: они чистили дом после долгой зимы — периода, когда уборка делалась только к субботам, да и то не слишком основательно. У людей оставалось мало времени на праздные разговоры, пустословие и сплетни, которыми они занимались весь год: зимой — чтобы скоротать долгие вечера, а летом — долгие дни. Сейчас было не время. Люди так торопились управиться с делами, что не успевали обсуждать даже важные события, которые в иную пору пережевывали бы целыми днями, а то и неделями и месяцами, — такие, например, как богатая свадьба или смерть известного в городе человека. Теперь если и говорили о чем-либо, то недолго, вскользь и тут же спохватывались: «Заболтались! А дел невпроворот…»