– Когда я покажу тебе аббатство, – сказала Патришия, – нам будет намного веселее.

С приближением вечера именно театр становился центром основной активности в Расте. Наблюдатель доктора Чоуна, будь он склонен к антропологическому анализу неизвестных ему прежде народов, пришел бы к заключению, что в доме идут приготовления к церемонии поклонения тотему или ритуальным танцам и песнопениям. Понимание общности между собой и внутреннее осознание особой своей важности как индивидуумов, свойственное почти всем участникам праздника, достигли сейчас неустойчивого, шаткого, но все же равновесия. Люди, чья энергия до сих пор полностью уходила в самолюбование, в исполненные важности монологи и самокопания, казавшиеся самым важным занятием на свете, теперь обнаружили, что выступают с идеями и с удовольствием подчиняются чужим намерениям. Беспорядочное движение по дому приобрело направленный характер, как в муравейнике, где каждый несет часть общего полезного груза или торопится с важным сообщением. По комнатам распространилось приятное чувство, что любой вносит в единую работу свою важную лепту. Стало совершенно невозможно оставаться в стороне от происходящего. Уинтер внезапно обнаружил, что академические познания в сфере античного театра вынуждают его взять на себя руководство изготовлением масок, которым занимались две молодые женщины из Челси, в свое время предлагавшие помещать изображение Паука на супницы и подставки для яиц. Всех поразил сэр Руперт Элиот, придумавший для перемещения тяжестей нечто вроде импровизированной тележки вокзального носильщика. Сэр Арчи, прежде только раздражавший своей демонстративной леностью и неуместным цитированием классиков, тоже преисполнился энтузиазма и применял профессиональные навыки для изготовления своего рода трапеции, на которой должно было снизойти с небес на землю некое божество. Уинтеру оставалось надеяться, что на этот раз Арчи не подведет знание такого прозаического раздела инженерного искусства, как сопротивление материалов. Всеобщее возбуждение и оживление только усилило возвращение Андре с четырьмя огромными пакетами из коричневой бумаги как раз к вечернему чаю. И в этот момент стало ясно, что участники вечеринки не составляли единого организма для приготовлений к празднику, а разбились на группы, конкурировавшие между собой. Вырисовывался турнир различных проектов, их почти гладиаторский бой.

Кто-то восторженно перешептывался по поводу пакетов, привезенных Андре; для других содержимое оставалось тайной, мистификацией в чистом виде; но находились и подозревавшие подвох. Эплби, формально занятый проверкой пульта управления в одном из подсобных помещений, невольно поражался масштабам празднества, хотя бесконтрольные перемещения людей его и раздражали. То и дело мелькали лица, которых он не помнил по прошлому вечеру, как необъяснимым образом исчезли некоторые из тех, кого память надежно зафиксировала после прибытия в Раст-Холл. Мистер Элиот явно не был склонен к сюжетам, где все персонажи оказывались в замкнутом помещении. Не имелось даже приблизительного списка действующих лиц и исполнителей. Эплби на время отвлекся, решая, кто выглядит наиболее странной фигурой, и остановил свой выбор на нервном молодом человеке, в чьи обязанности входило слоняться по дому и делать заметки для мистера Уэджа. Тот, казалось, и сам понимал нелепость порученного дела, что придавало ему вид нарушителя закона, старавшегося выглядеть как можно незаметнее: уж не он ли был неуловимым шутником, лишившим спокойствия обитателей Раста?

Но подобные размышления не имели ничего общего с методом дедукции, заключавшимся в серьезном анализе ситуации. Эплби пришла в голову (быть может, потому что он так или иначе собирался побеседовать с доктором Чоуном) уместность в данном случае психоанализа сновидений. Ибо вновь вернулось ощущение: праздник в честь Паука во многом напоминает сон – нереальный и сбивающий с толку сон незадолго до пробуждения. Именно такую пугающую и смутно драматическую обстановку создавали вокруг себя гости мистера Элиота. Высокие стены, холод и сырость, дневной свет, окрашенный в синие тона, едва проникавший сверху; серые краски с прихотливыми вкраплениями черного. Все это делало общую композицию наполненной жизнью, но и отталкивающей, как те полотна средневековой испанской школы, на которых фигуры превращенных в карликов людей суетились, словно не понимая, что окружены непреодолимыми стенами без окон, как в тюрьме. Или это был еще более кошмарный сон. Тот, где люди превращались в рыб, плававших в огромном аквариуме, где округлая фигура сэра Арчибальда Элиота служила прообразом живой батисферы, а мисс Кейви в наряде из зеленоватого шелка представала огромной треской, с холодным безразличием смотревшей сквозь заросли водорослей. В этом аквариуме отсутствовало только самое важное – тишина. Все что-то говорили, причем в резких и решительных тонах. Тимми мимоходом мрачно заметил, что это напоминает ему сборище умалишенных, какой-то корабль дураков.

Из-за кулис донеслись звуки смягченных ударов, словно ребенок, впервые взявший в руки молоток, пытался прибить на место отвалившуюся доску. Голоса от этого сделались только выше и громче, и Эплби задался вопросом, только ли у него в ушах еще стоял звон часов, по чьей-то прихоти отбивавших двенадцать в разное время. Прошлым вечером весь Раст был проникнут предвосхищением неизбежного зла, только еще грозившего нанести удар. Демонстративное пренебрежение к опасности со стороны мистера Элиота восстановило равновесие в умах, а предостерегающего сигнала, поданного часами, большинство не услышали или не поняли правильно. Эпизод со свиньями воспринимался как некий трюк, а потому к нему относились легкомысленно и даже весело. «И либо это действительно так, – думал Эплби, – и заговор воистину превращался в дурной сон, который скоро рассеется, либо заговорщик готовил какую-то нежданную и драматическую концовку. Или же, в более полном соответствии с закономерностями сновидений, зло, до сей поры являвшее собой единый неведомый концентрат, сосредоточенное на чем-то одном, постепенно множилось, охватывая всю компанию; ясно же, что собравшиеся разбились на группы, в которых легче скрыть собственное беспокойство». И таким же понятным становился источник всеобщего оживления и веселья. Мисс Кейви оправилась от своих потрясений и готовилась прочитать для всех короткий рассказ «Субботняя ночь в Хауорте». Даже Гиб Оверолл выглядел менее угрюмым, чем обычно. Ему удалось найти книжку стихов, которую Уэдж имел неосторожность выпустить в годы своей беспечной юности, и теперь он лелеял сюрприз в виде декламации образцов его ужасающе бездарных творческих потуг. Праздник постепенно приближался к своей приятной кульминации, и, казалось, только Эплби всерьез задавался вопросом: какой эта кульминация станет?

– Детишки, – раздался вдруг громкий голос прямо над ухом Эплби. – Детские шалости, вот и весь секрет. Не желаешь ли пончик? Я стащил несколько после чаепития.

Эплби повернулся и увидел, что это дружеское предложение сделал ему Кермод, протягивавший ладонь, на которой лежали три пончика в отливавшей мрамором глазури. – Как я обнаружил, они благотворно действуют на желудок после бренди. Ты выпивал, старина Томми? Лично я себе позволил. – И Кермод простодушно улыбнулся.

– Джон, – поправил его Эплби.

– Какой Джон? – Кермод тревожно оглянулся.