название не сам Флем, а застройщик участка и (как полагали в городе) партнер Флема Уот Сноупс, потому что Чарльзу все еще хотелось верить, что есть вещи или хотя бы одна вещь, на которую даже Флем не способен, пусть даже по той единственной причине, что Флем никогда и не подумал бы давать участкам какое бы то ни было название, потому что ему было совершенно безразлично, называются они как-нибудь или нет. К рождеству все участки уже были усеяны маленькими, ярко выкрашенными, девственно новыми домиками, столь же одинаковыми (и столь же прочными), как пряники или галеты, и уже бывший военный моряк или солдат в потрепанной форме, толкая детскую коляску одной рукой и держа на другой второго (или третьего) ребятенка, в нетерпении ждал у дверей, пока последний маляр собирал свои кисти. А к Новому году была утверждена и намечена новая дорожная магистраль вдоль всего жилого участка мистера Сноупса, включая тот угол, которым владел Медоуфилл; и тут перед Медоуфиллом открылись такие возможности для треволнений и развлечений, перед которыми какое-то вторжение свиней было совершенным пустяком, вроде пролета птички или следа лягушки. Оказалось, что теперь одна из крупных нефтяных компаний желает купить тот угол, где сходились участки Медоуфилла и владения Компсонов (теперь Сноупса), то есть кусок медоуфилловского садика и примыкающий к нему загон для свиней Реса Сноупса, чтобы выстроить там заправочную станцию с бензоколонкой.

Но старику Медоуфиллу не принадлежала даже та тринадцатифутовая полоска земли, на которую целилась нефтяная компания. Да и вообще, как знал весь город, купчая на землю была составлена вовсе не на имя Медоуфилла. Давно, когда Рузвельта только что переизбрали президентом во второй раз, Медоуфилл, естественно, оказался среди первых, кто обратился за пособием, и тут же с возмущением и недоверием обнаружил, что эти крючкотворы и бюрократы из федерального правительства решительно отказываются признать его и нищим и землевладельцем одновременно. Тогда он обратился к Гэвину, выбрав из всех джефферсонских адвокатов именно его по той простой причине, что он, Медоуфилл, отлично знал — через пять минут Стивенс так на него рассердится, что, по всей вероятности, откажется взять гонорар за составление бумаги, согласно которой Медоуфилл переводил все свое состояние на имя своей девятилетней (это было в 1934 году) дочери. Он ошибся только во времени, потому что уже через две минуты Стивенс так вскипел, что сам помчался к городскому архивариусу и обнаружил у него в архиве, что в купчей, которую отец Джейсона Компсона выдал Медоуфиллу, значилось: «К югу от дороги, известной под названием Фридом-Спрингс-роуд и далее к востоку от упомянутой дороги». Фридом-Спрингс-роуд к тому времени, как Медоуфилл купил свой участок, уже превратилась в размытую, заросшую кустами канаву глубиной в десять футов, вдоль которой шла пешеходная тропка, причем тогда эта канава представляла собой географическую примету, столь же значительную и существенную, как Великий Каньон, потому что происходило все это до той эры, когда бульдозеры и грейдеры не только меняли, но и стирали географические приметы с лица земли. И выходило, что граница пролегала на тринадцать футов ближе, чем та первоначальная землемерная линия, по которой Могатаха, предводительница племени чикасо, в 1821 году отдала землю первому Квентину Компсону[151], и дядя Гэвин рассказывал Чарльзу, что по первому моральному побуждению он хотел сразу сообщить старику Медоуфиллу, что тот фактически владеет на поверхности земного шара тринадцатью футами больше, чем думает, если только он успеет заявить о них до того, как это сделает кто-нибудь другой. Но если он, Стивенс, скажет это, то будет морально обязан принять от Медоуфилла десять долларов за архивные розыски, поэтому он решил одно моральное побуждение подавить другим и представить простой справедливости совершаться своим путем.

Так обстояло дело, когда провели изыскания для нового шоссе, которое должно было пройти по старой границе племени чикасо, и тут Медоуфилл обнаружил, что его владения простираются только до канавы, то есть на тринадцать футов не доходят до шоссе. Ярость слишком слабое слово для того состояния, в которое пришел старик, когда нефтяная компания предложила откупить у него участок, а он узнал, что его смертельный враг Сноупс-свиновод владеет, хотя и без всяких документов, именно теми тринадцатью футами, без которых нефтяная компания не приобретет у него, Медоуфилла, ни клочка земли. Конечно, он испытывал и ярость, потому что вот уже с год он не выходил из состояния ярости. Но теперь к ней примешалось и торжество. Больше того: в нем проснулась жажда мщения, желание отплатить. Отомстить Компсонам, которые ему подсунули фальшивую купчую, заставили поверить им на слово. Отомстить всему городу, где его годами изводили мальчишки и бродячие псы, и не дать компании возможности развернуть выгодное для города дело (а если удастся, то даже помешать постройке нового шоссе). Отомстить человеку, который целый год отнимал у него не только сон, но и аппетит постоянной угрозой нашествия свиней. И он просто-напросто заявил, что никому ни на каких условиях не продаст ни клочка своей земли, а так как его участок лежит перед участком Сноупса (не считая полосы в тринадцать футов), то он тем самым отрезал у нефтяной компании угол, намеченный под заправочную станцию, словно ставил таможенную загородку. В результате этого нефтяная компания отказалась покупать и участок Сноупса.

Разумеется — и об этом знал весь город, — Сноупс (Чарльз имел в виду Реса Сноупса) уже говорил с Эсси Медоуфилл, на чье имя была записана земля, и, насколько в городе знали, она ответила: «Вам надо поговорить с папой». Так что перед Сноупсом стояло поистине непреодолимое препятствие: из-за своих свиней он навсегда лишился возможности лично поговорить со стариком Медоуфиллом, хотя бы на минуту вступить с ним в какие бы то ни было человеческие отношения. В сущности, перед Сноупсом стояло два непреодолимых препятствия: вторым препятствием было его убеждение, иллюзии, воображение, будто деньгами можно воздействовать на человека, который за многие годы настолько привык не иметь и не желать лишнего доллара, что теперь и тысячей его не соблазнить. Так что Сноупс ошибся в человеке. Но он не сдавался (да, конечно, посторонний человек мог бы подумать — а что же в это время делал Флем Сноупс, подлинный владелец всей земли? Но жители города были далеко не посторонние), — Рес отправился к агенту нефтяной компании, ведавшему закупкой участков, и сказал: «Вы ему передайте, что, если он подпишет купчую, я ему отдам десять процентов с того, что вы заплатите мне за эти тринадцать футов». Потом сказал: «Ну, ладно. Пятьдесят процентов. Половину». Потом