времена не определял собой порядка замещения престола, о чем речь была уже выше. Поэтому-то, судя по «чтению» и «сказанию», Борис не пошел в Киев к Святополку, хотя тот добивался соглашения с ним и обещал: «к отню придам ти», конечно, «лестно, а не истину глаголаше», и остановился на реке Альте, у Переяслава, на расстоянии одного перехода от Киева. Но несмотря на то что «дружина отня» и «вои» считали Бориса законным преемником Владимира и торопили его идти на Киев и сесть на «отень стол», он не решался вступить в Киев, не решался начать борьбу со Святополком, который издавна, еще при жизни Владимира, стремясь к престолу, развернул энергичную деятельность, для того чтобы оставить за собой Киевский стол, и без борьбы, и самой ожесточенной, никому бы его не отдал.

Пока Борис медлил и стоял у Альты, Святополк действовал.

Еще до смерти Владимира Святополк заручился поддержкой тысяцкого вышгородского Путшы и «Вышегородьскые болярьце». Здесь, в Вышгороде, княжем городке-замке, он, очевидно, отбывал, как сообщает Титмар Мерзебургский, «in singulari custodia» (одиночное заключение), здесь же он жил уже на свободе, но под контролем Владимира. Что обещал он вышегородским «болярцам», как презрительно называет киевский летописец вышегородских бояр, каким путем он привлек их на свою сторону, мы не знаем, но для нас остается очевидным то, что в тревожные июльские дни 1015 г. Вышгород во главе с Путшей и «болярцами» был решительно на стороне Святополка.

Киев колебался. «Кияне» были смущены тем обстоятельством, что «братья их беша с Борисом» (под «братьей» следует подразумевать «дружину отню» и «вои») и только шла где-то на Левобережье, направляясь к Альте, а суждение этой «братьи» было решающим, Святополк же энергично склонял их на свою сторону «и нача даяти им именье», «овемь корьзна, а другим кунами, и роздая множьство».

Щедрой рукой раздавая «отча богатства», Святополк добился политического успеха. «Кияне», очевидно, перестали колебаться. Видя нерешительность Бориса, «вои розидашася от него». Оставшись с одними «отроками», Борис был уже бессилен бороться со Святополком.

24 июля посланные Святополком вышегородцы — Путша, Талец, Еловит и Ляшко — убили Бориса и его любимого слугу — «отрока» Георгия, родом угрина[688]. Через некоторое время, опасаясь мести с его стороны, где-то под Смоленском Святополк убил брата Бориса Глеба, причем исполнителями выступили «муж» Святополка Горясер и повар Глеба Торчин, а затем та же участь постигла и князя «Дерев» Святослава, убитого где-то по дороге в Венгрию, у Карпат[689]. Так Святополк шел к власти («яко избью всю братью свою, и прииму власть Русскую един»), к «одиначеству»[690].

Может быть, Святополк и не собирался «избить всю братью», но во всяком случае вступил он на престол, перешагнув через трупы сыновей Владимира, считавшихся его братьями, и добился больших успехов, устранив почти всех своих соперников и конкурентов на востоке, юге и западе. В самом деле, в это время уже не было Вышеслава, Изяслава, Всеволода, Сулислава, Бориса, Глеба, Святослава. Первые два умерли, третий ушел в Скандинавию, четвертый, по-видимому, сошел со сцены или не играл никакой роли еще до того, как был посажен в «поруб», три последних убиты. Неясны Станислав, сидевший, по поздним летописям, в Смоленске, и Позвизд, правивший, по «Густынской летописи», на Волыни, но во всяком случае вряд ли они в эти годы играли какую-либо самостоятельную роль в политической жизни Руси. Иначе о них не преминули бы упомянуть летописи или саги.

На арену политической борьбы выступили, собственно говоря, только трое — Ярослав, Святополк и внук Владимира Брячислав полоцкий, Вартилаф Эймундовой саги. Мстислав появится лишь позднее.

Не этим ли объясняется то, что современники борьбы Ярослава и Святополка говорят только о трех сыновьях Владимира? Действительно, серьезное значение в истории событий первой четверти XI в., даже точнее — 1015–1025 гг., имела деятельность только трех сыновей Владимира — Ярослава, Мстислава и Святополка, который, как уже известно, сыном Владимира, собственно говоря, не был.

Таковы были события, развернувшиеся на юге Руси и отдавшие Киев в руки Святополка. Было от чего призадуматься Ярославу, когда он получил от своей сестры Предславы сообщение о содеянном Святополком. Тем более понятна нам «печаль» Ярослава, если мы учтем серьезный конфликт, имевший место перед тем в Новгороде. Теперь было уже не до ссор с новгородскими «нарочитыми мужами» из Славенской «тысячи» и новгородскими «воями». Они должны были стать опорой Ярослава в предстоящей тяжелой борьбе со Святополком. Пришлось идти на мир с новгородцами. Ярослав выступил на вече с покаянной речью («о люба моя дружина, юже вчера избих, а ныне была надобе»), рассказал о событиях в Киеве и попросил помощи.

И новгородцы не отказали ему. Настал удобный момент. Оказав помощь Ярославу, новгородцы, и прежде всего «нарочитые мужи», получали право и возможность требовать от князя уступок, которые могли вылиться в предоставление Новгороду известных вольностей. Так оно и произошло. И «Русская Правда» Ярослава, и тот его «Устав», те его «грамоты», на которые ссылаются поздние летописи новгородские, его «Устав о мостах» — все эти источники являются свидетельством борьбы Новгорода с князем и победы новгородцев, вынудивших последнего пойти на уступки их стремлениям к независимости, признать и оформить приравнение новгородских «мужей» к княжим «мужам», санкционировав новгородскую Славенскую «тысячу» и ее десять «сотен», а впоследствии и новгородское вече, и приглашение князей, и «ряды» с ними, и т. п., т. е. все то, что будет характеризовать со временем политический строй вечевого города, этой своеобразной русской феодальной республики.

В уступках Ярослава Новгороду следует искать корни новгородских вольностей XII–XIII вв.

Сорок тысяч воинов, по летописи, дал Новгород своему князю. Та исключительная активность, которая характеризует Новгород во всех перипетиях борьбы Ярослава со Святополком, объясняется прежде всего опасением Новгорода попасть снова в зависимость от Киева, да еще такого Киева, как Киев Святополка, за спиной которого стояли враждебные Руси «ляхи» Болеслава Храброго. Ярослав же еще при жизни отца избавил Новгород от уплаты ежегодной дани Киеву, этим самым положив начало известной независимости его от «мати градом Русьским», что не могло не привлечь Новгород. Инцидент в Ракоме был скоро забыт перед лицом опасности, угрожавшей и новгородским «мужам», и Ярославу; опасности, перед лицом которой князь со своими «мужами» и новгородцы выступили единой силой, в одном лагере. А по мере развертывания борьбы зависимость Ярослава от новгородцев возрастала, и последние все больше и больше могли рассчитывать на его уступчивость. И их надежды полностью оправдались.

Но не сошла со сцены и вторая сила, с помощью которой Ярослав рассчитывал добиться победы. Я