само собой разумеющееся признание точек зрения, как бы то ни было, существующих относительно одной и той же проблемы и при том имеющих право на существование, так как в них находят себе выражение воззрения, свойственные определенным областям знания. Странно было бы, по моему мнению, если бы естествоиспытатель, например, захотел смотреть на вопрос об отношениях между духом и телом теми же самыми глазами, как психолог или же представитель наук о духе. Но философия должна, по моему мнению, прежде всего дать каждому из этих воззрений отстоять свою законность в своей области с тем, чтобы лишь тогда уже исследовать, каким образом возможно соединение этих воззрений в некотором единстве. Встречаются, однако, философы и философствующие психологи, жалующиеся на противоречия, будто бы возникающие в том случае, если за физиологией признается право рассматривать психические процессы как симптомы процессов в мозгу и признавать, что эти процессы не изъяты из общей связи явлений природы, в то же время психологии указывается задача: прежде всего устанавливать взаимную связь психических фактов и, по мере возможности, выводить их один из другого. Другим кажется непростительным противоречием, когда при эмпирическом рассмотрении душевной жизни говорится о действиях тела на душу и души на тело, а затем, когда к тому приводит последовательный ход философских соображений, это так называемое взаимодействие характеризуется как метафизическая проблема, разрешение которой не относится ни к исследованию чистых явлений природы, ни к исследованию духовных отношений. С той точки зрения, которой я придерживаюсь, этот упрек для меня непонятен» (Вундт, 1902, с.3–4).

Глава 11

Вундт

Следующий крупный шаг в создании парадигмы культурно-исторической психологии был сделан крупнейшим немецким психологом Вильгельмом Вундтом (1832–1920). Рассказом о Вундте Коул открывает первую главу своего труда: «Согласно мифу, распространяемому стандартными американскими учебниками, психология как дисциплина возникла в 1879 г., когда Вильгельм Вундт открыл свою лабораторию в Лейпциге. Новым для этой “новой” психологии 1880-х годов был эксперимент. Исследователи психических процессов в лабораторных условиях использовали блестящие и остроумные инструменты для предъявления испытуемым точно контролируемых физических стимулов (вспышек света определенной яркости, звуков определенной громкости и высоты тона и т. д.) и регистрации типа, силы и длительности их реакции с точностью до долей секунды. Казалось, что интеллект теперь мог быть измерен и объяснен в полном соответствии с канонами экспериментальной науки» (Коул, с.21).

И действительно, в первом же американском учебнике психологии – в «Теориях личности» Хьелла и Зиглера, – попавшемся мне, я обнаружил:

«Истоки психологии можно проследить уже у древних греков и римлян. Более двух тысяч лет назад философы вели дискуссии по поводу примерно тех же вопросов, которые и сейчас вызывают затруднение у психологов. Однако формально рождение психологии как самостоятельной дисциплины датируется 1879 годом. В этом году в Лейпциге (Германия) Вильгельм Вундт основал первую лабораторию для экспериментального изучения психических явлений.

В последующие годы психология переживала период бурного роста. Было выработано множество различных концептуальных моделей, позволяющих планировать научные исследования и интерпретировать экспериментальные данные».(Хьелл и Зиглер, с.20).

И завершается этот отрывок четким и однозначным определением цели, которая стояла тогда, да очевидно, и сейчас перед психологами – по крайней мере перед авторами этого учебника, ради которой они пишут: «Одним из существенных аспектов неуклонного вхождения психологии в современную науку является изучение ею личности человека» (Там же).

Задача психологии – войти в «современную науку», и все, что она делает, – например, изучает личность, – ради этого.

Однако довольно скоро Вундту стало ясно, как это показывает Коул, что бесконечные измерения психических процессов без плодотворной гуманистической концепции, а иначе говоря, без понимания их смысла, то есть понимания, зачем это нужно человеку, заводят в наукообразный тупик. В итоге Вундт приходит к мнению, что «психология состоит из двух частей, каждая из которых соотносится с разными уровнями человеческого сознания, следует своим собственным законам и использует свои собственные методы» (Коул, с. 21). Иными словами, Вундт обосновывает необходимость создания «второй» психологии, как это стало называться. «Предложенная В. Вундтом структура психологии развивала стратегию Дж. С. Милля: признать, что существуют два вида реальности, и создать соответственно две психологии» (Там же, с.41).

Собственно говоря, многие ученые рубежа веков приходят к пониманию того, что психология в том виде, в каком она сложилась к концу девятнадцатого века, то есть в виде «физиологической психологии», как называл ее Вундт, неудовлетворительна, не имеет инструментов для прикладного использования и, по сути, выродилась в подраздел физиологии или науки о функционировании человеческого тела, биомашины, как это иногда зовется. Естественно, это было связано и с утратой собственного предмета, то есть того набора собственно человеческих проявлений, который именуется душой. Именно это понимание рождает различные школы, которые явно или неявно, чтобы не оказаться обвиненными в идеализме, начинают поиск в этом направлении, в итоге чего в России рождаются так называемые науки о поведении и о характере. В Америке – бихейвиоризм и культурная антропология. Вундт же «вслед за Гумбольдтом называл эту вторую ветвь психологии Völkerpsychologie» (Там же, с.42).

Согласно с его представлениями, «высшие психические функции должны исследоваться методами описательных наук, таких, как этнография, фольклористика и лингвистика. Книги В.Вундта по этой тематике полны данных, взятых из широкого круга исторических и антропологических отчетов о языках и обычаях в мировых культурах <…>.Эта ветвь психологии, считал он, должна соединить “…в единое целое различные данные, касающиеся умственного развития многих, как бы они ни различались по языку, религии, обычаям”.

В.Вундт полагал, что эти два направления, физиологическая психология и Völkerpsychologie, должны дополнять друг друга: только через синтез достигнутых ими пониманий могла бы возникнуть целостная психология. Тем, кто утверждал, что Völkerpsychologie могла быть полностью поглощена экспериментальной психологией, В.Вундт отвечал: “Ее проблемы связаны с теми психическими продуктами, которые создаются общественным характером человеческой жизни, и, следовательно, не поддаются объяснению в рамках одного лишь индивидуального сознания, поскольку они предполагают взаимодействие многих…Индивидуальное сознание абсолютно не способно дать нам историю развития человеческой мысли, поскольку оно обусловлено предшествующей историей, относительно которой само оно не может дать нам никакого знания”» (Там же, с. 42–43). Сделав из этого вывод, что «исследование высших психических функций требует применения методологии, схватывающей историческое развитие», Вундт приходит к выводу, что психология должна быть генетической, исследующей человеческое сознание в развитии, и поэтому «Völkerpsychologie должна использовать методы этнологии, понимаемой как наука о происхождении народов» (Там же, с.43).

Из соединения, синтеза экспериментальной и народной психологий могла бы возникнуть настоящая и целостная наука, считал он.

Однако «едва Вундт был провозглашен основателем научной (экспериментальной) психологии, как психологи начали опровергать его