Проводив знатного посетителя до самых ворот, он почтительно с ним простился.

– Где же ваш лакей? Что-то я его не вижу, – заметил кардинал.

– Он понес золото к вам в карету, ваше высокопреосвященство.

– Так он знает, где она?

– Под четвертым деревом справа от поворота на бульвар. Я сказал ему об этом по-немецки.

Кардинал простер руки к небу и пропал в темноте. Бальзамо дождался Фрица и поднялся к себе, заперев все двери.

Оставшись в одиночестве, Бальзамо подошел к двери Лоренцы и прислушался.

Она дышала ровно и легко.

Он приотворил окошко в двери и некоторое время задумчиво и нежно на нее смотрел. Потом захлопнул оконце, прошел через комнату, отделявшую апартаменты Лоренцы от лаборатории, и поспешил к печи. Он отворил огромный желоб, выводящий жар через трубу, и впустил воду из резервуара, расположенного на террасе. Затем бережно уложил в черный сафьяновый портфель расписку кардинала.

– Слова Роана довольно только для меня, – прошептал он, – однако там должны знать, на что я употребляю золото братства.

Едва он произнес эти слова, как три коротких удара в потолке заставили его поднять голову.

– А-а, меня зовет Альтотас, – проговорил он. Он проветрил лабораторию, разложил все по местам, закрыв печь крышкой. Стук повторился.

– Он нервничает: это добрый знак.

Бальзамо взял в руки длинный железный стержень и тоже постучал. Он снял со стены железное кольцо и потянул за него: с потолка свесилась на пружине лестница до самого пола лаборатории. Бальзамо встал на нее и с помощью другой пружины стал медленно подниматься, словно бог на сцене Оперы. Вскоре ученик очутился в комнате учителя.

Новое жилище ученого старика имело около девяти футов в высоту и шестнадцать – в ширину. Оно освещалось сверху и напоминало колодец, потому что было герметично закупорено с четырех сторон.

Как мог заметить читатель, эта комната была настоящим дворцом сравнительно с прежним фургоном.

Старик восседал в своем кресле на колесах за мраморным столом, окованном железом и заваленном всякой всячиной: разнообразными травами, пробирками, инструментами, книгами, приборами и листами бумаги, испещренными кабалистическими знаками.

Он был настолько озабочен, что не обратил на Бальзамо внимания.

Свет лампы, свисавшей из центрального витража, отражался от его гладкой, без единого волоса, головы.

Он рассматривал на свет пробирку белого стекла и был похож на хозяйку, которая сама ходит на рынок и проверяет на свету купленные яйца.

Некоторое время Бальзамо молча за ним наблюдал, потом спросил:

– Что новенького?

– Подойди сюда, Ашарат! Я так рад, так счастлив: я нашел, нашел…

– Что?

– Да то, что искал, черт побери!

– Золото?

– Ну да, золото!.. Скажешь тоже!

– Алмаз?

– Прекрати свои дурацкие шутки! Золото, алмаз… Подумаешь, невидаль… Чего ради я стал бы ликовать, если бы дело было только в этом?

– Так вы нашли эликсир? – спросил Бальзамо.

– Да, друг мой, я нашел эликсир, иными словами: открыл секрет вечной молодости, а это жизнь! Жизнь! Да что я говорю: вечная жизнь!

– А-а, так вы еще не оставили этой мечты? – спросил опечаленный Бальзамо, он относился к этим поискам, как к безумной затее.

Не слушая его, Альтотас продолжал любовно рассматривать пробирку.

– Наконец-то соотношение найдено: эликсир Аристе – двадцать граммов, ртутный бальзам – пятнадцать граммов; окись золота – пятнадцать граммов; масло ливанского кедра – двадцать пять граммов.

– Если не ошибаюсь, предыдущий вариант содержал почти такое же количество эликсира Аристе?

– Да, но недоставало главного ингредиента, однако он должен связать другие, без него все остальные компоненты – ничто.

– И вы знаете, что это?

– Я нашел его.

– И можете его добыть?

– Еще бы!

– Что же это за компонент?

– К тому, что уже есть в этой пробирке, необходимо прибавить три последние капли детской крови.

– – Да где же вы возьмете ребенка? – в ужасе воскликнул Бальзамо.

– Его должен добыть ты!

– Я?

– Да, ты.

– Вы с ума сошли, учитель!

– Что тут такого?.. – невозмутимо спросил старик и сладострастно, с наслаждением, слизнул каплю жидкости, просочившейся сквозь неплотно притертую пробку.

– Вам нужен ребенок, чтобы взять у него три последние капли крови…

– Да.

– Так ведь для этого его пришлось бы убить?

– Разумеется, придется его убить, и чем красивее он будет, тем лучше.

– Это невозможно, – пожав плечами заметил Бальзамо, – здесь не принято брать детей, чтобы их убивать.

– С наивной жестокостью! Что же с ними делают? костью воскликнул старик.

– Их воспитывают, черт побери!

– Ах, так? Мир, стало быть, изменился. Три года назад нам предложили бы столько детей, сколько мы пожелали бы, за четыре щепотки пороху или полбутылки спирту.

– В Конго, учитель?

– Ну да, когда мы были в Конго. Мне безразлично, какого цвета кожа будет у этого ребенка. Я вспоминаю, что нам предлагали очень миленьких детишек, кудрявеньких, игривых.

– Все это прелестно, – проговорил Бальзамо, – но мы, к сожалению, не в Конго, дорогой учитель.

– Не в Конго? – переспросил. – А где же мы?

– В Париже.

– В Париже… Если мы отправимся из Марселя, мы будем в Конго через полтора месяца.

– Это так, конечно, но я должен быть во Франции.

– Почему?

– У меня здесь дело.

– У тебя во Франции дело?

– Да, и очень серьезное. Старик мрачно рассмеялся.

– Дело! У него во Франции дело! Да, да, да, правда, я и забыл! Ты должен создать ложи…

– Да, учитель.

– Ты плетешь заговоры…

– Да, учитель.

– Дела, одним словом, как ты это называешь! Насмешливый старик вновь натянуто улыбнулся. Бальзамо молчал, собираясь с силами в ожидании бури, которую он уже предчувствовал.

– Ну и как же обстоят дела? – спросил старик, с трудом повернувшись в кресле и устремив на ученика большие серые глаза.

Бальзамо почувствовал, как его словно пронзил яркий луч.