– Роботы какие-то, – с тоской сказал Витька. – Кратеры… При чем здесь кратеры?

– Может быть, Янус читает фантастику? – предположил я.

– Вслух? Попугаю?

– Н-да…

– Венера, – сказал Витька, обращаясь к попугаю.

– Р-роковая стр-расть, – сказал попугай. Он задумался и пояснил: – Р-разбился. Зр-ря.

Роман поднялся и стал ходить по лаборатории. Эдик лег щекой на стол и закрыл глаза.

– А как он здесь появился? – спросил я.

– Как вчера, – сказал Роман. – Из лаборатории Януса.

– Вы это сами видели?

– Угу.

– Я одного не понимаю, – сказал я. – Он умирал или не умирал?

– А мы откуда знаем? – сказал Роман. – Я не ветеринар. А Витька не орнитолог. И вообще это, может быть, не попугай.

– А что?

– А я откуда знаю?

– Это может быть сложная наведенная галлюцинация, – сказал Эдик, не открывая глаз.

– Кем наведенная?

– Вот об этом я сейчас и думаю, – сказал Эдик.

Я надавил пальцем на глаз и посмотрел на попугая. Попугай раздвоился.

– Он раздваивается, – сказал я. – Это не галлюцинация.

– Я сказал: сложная галлюцинация, – напомнил Эдик.

Я надавил на оба глаза. Я временно ослеп.

– Вот что, – сказал Корнеев. – Я заявляю, что мы имеем дело с нарушением причинно-следственного закона. Поэтому выход один – все это галлюцинация, а нам нужно встать, построиться и с песнями идти к психиатру. Становись!

– Не пойду, – сказал Эдик. – У меня есть еще одна идея.

– Какая?

– Не скажу.

– Почему?

– Побьете.

– Мы тебя и так побьем.

– Бейте.

– Нет у тебя никакой идеи, – сказал Витька. – Это все тебе кажется. Айда к психиатру.

Дверь скрипнула, и в лабораторию из коридора вошел Янус Полуэктович.

– Так, – сказал он. – Здравствуйте.

Мы встали. Он обошел нас и по очереди пожал каждому руку.

– Фотончик опять здесь? – сказал он, увидя попугая. – Он вам не мешает, Роман Петрович?

– Мешает? – сказал Роман. – Мне? Почему он мешает? Он не мешает. Наоборот…

– Ну, все-таки каждый день… – начал Янус Полуэктович и вдруг осекся. – О чем это мы с вами вчера беседовали? – спросил он, потирая лоб.

– Вчера вы были в Москве, – сказал Роман с покорностью в голосе.

– Ах… да-да. Ну хорошо. Фотончик! Иди сюда!

Попугай, вспорхнув, сел Янусу на плечо и сказал ему на ухо:

– Пр-росо, пр-росо! Сахар-рок!

Янус Полуэктович нежно заулыбался и ушел в свою лабораторию. Мы обалдело посмотрели друг на друга.

– Пошли отсюда, – сказал Роман.

– К психиатру! К психиатру! – зловеще бормотал Корнеев, пока мы шли по коридору к нему на диван. – В кратер Ричи. Др-рамба! Сахар-рок!

Витька составил на пол контейнеры с живой водой, мы повалились на диван-транслятор и закурили. Через некоторое время Роман спросил:

– Витька, а ты диван выключил?

– Да.

– Что-то мне в голову ерунда какая-то лезет.

– Выключил и заблокировал, – сказал Витька.

– Нет, ребята, – сказал Эдик, – а почему все-таки не галлюцинация?

– Кто говорит, что не галлюцинация? – спросил Витька. – Я же предлагаю – к психиатру.

– Когда я ухаживал за Майкой, – сказал Эдик, – я наводил такие галлюцинации, что самому страшно становилось.

– Зачем? – спросил Витька.

Эдик подумал.

– Не знаю, – сказал он. – Наверное, от восторга.

– Я спрашиваю: зачем кому-то наводить на нас галлюцинации? – сказал Витька. – И потом, мы же не Майка. Мы, слава богу, магистры. Кто нас может одолеть? Ну, Янус. Ну, Киврин, Хунта. Может быть, Жиакомо еще.

– Вот Саша у нас слабоват, – извиняющимся тоном сказал Эдик.

– Ну и что? – спросил я. – Мне, что ли, одному мерещится?

– Вообще-то это можно было бы проверить, – задумчиво сказал Витька. – Если Сашку… того… этого…

– Но-но, – сказал я. – Вы мне это прекратите. Других способов нет, что ли? Надавите на глаз. Или дайте диктофон постороннему человеку. Пусть прослушает и скажет, есть там запись или нет.

Магистры жалостливо улыбнулись.

– Хороший ты программист, Саша, – сказал Эдик.

– Салака, – сказал Корнеев. – Личинка.

– Да, Сашенька, – вздохнул Роман. – Ты даже представить себе не можешь, я вижу, что такое настоящая, подробная, тщательно наведенная галлюцинация.

На лицах магистров появилось мечтательное выражение – видимо, их осенили сладкие воспоминания. Я смотрел на них с завистью. Они улыбались. Они жмурились. Они подмигивали кому-то. Потом Эдик вдруг сказал:

– Всю зиму у нее цвели орхидеи. Они пахли самым лучшим запахом, какой я только мог выдумать…

Витька очнулся.

– Берклеанцы, – сказал он. – Солипсисты немытые. «Как ужасно мое представленье!»

– Да, – сказал Роман. – Галлюцинации – это не предмет для обсуждения. Слишком простодушно. Мы не дети и не бабки. Не хочу быть агностиком. Какая там у тебя была идея, Эдик?

– У меня?.. Ах да, была. Тоже, в общем-то, примитив. Матрикаты.

– Гм, – сказал Роман с сомнением.

– А как это? – спросил я.

Эдик неохотно объяснил, что кроме известных мне дублей существуют еще матрикаты – точные, абсолютные копии предметов или существ. В отличие от дублей матрикат совпадает с оригиналом с точностью до атомной структуры. Различить их обычными методами невозможно. Нужны специальные установки, и вообще это очень сложная и трудоемкая работа. В свое время Бальзамо получил магистра-академика за доказательство матрикатной природы Филиппа Бурбона, известного в народе под прозвищем «Железная Маска». Этот матрикат Людовика Четырнадцатого был создан в тайных лабораториях иезуитов с целью захватить французский престол. В наше время матрикаты изготавливаются методом биостереографии а-ля Ришар Сэгюр.

Я не знал тогда, кто такой Ришар Сэгюр, но я сразу сказал, что идея о матрикатах может объяснить только необычайное сходство попугаев. И все. Например, остается по-прежнему непонятным, куда исчез вчерашний дохлый попугай.

– Да, это так, – сказал Эдик. – Я и не настаиваю. Тем более что Янус не имеет никакого отношения к биостереографии.