Долгов, Липатов и Кочур ненавязчиво подобрались за спиной Катаева. Бескудников, в своем амплуа, демонстративно взял со спинки кровати автомат. Ни у кого из них не было и мысли одернуть Катаева или подчиниться Калугину.

Комиссия в полном составе переминалась с ноги на ногу. Чувствуя себя не совсем правыми, офицеры, тем не менее, не могли себе позволить позорно свалить, не выполнив служебную задачу.

Калугин видел налитые кровью глаза молодого оперативника, чувствовал в нескольких сантиметрах ствол ПМа и понимал, что выстрел может прозвучать.

А Катаев это знал точно.

— Э-э, хорош, парни! — голос Луковца растолкал столпившихся на входе, — вы чего охренели в атаке?!

Грубо пихнув плечом инспектора, он оказался лицом к лицу с Катаевым. Жесткая ладонь легла холодный металл и машинка смерти перекочевала в карман омоновца. Затем он развернулся к гостям и, словно милосердный миротворец, поднял обе руки вверх:

— Господа офицеры! Все нормально, требуемый персонаж придет к вам через двадцать минут… Не накаляйте обстановку!

Это был выход. Хотя бы на время. Замкомандира ОМОНа пользовался авторитетом и на него, в случае чего, можно было сослаться.

— Под вашу ответственность, капитан, — в голос Калугина вернулась прежняя начальственная эрекция, опавшая после непосредственного контакта со стальным партнером, — в медчасти его будут ждать фельдшер и начальник медчасти… А ты, старлей…

— Так точно, товарищ майор! — Луковец перебил неумного инспектора во избежание развития конфликта, — Все будет исполнено! Под мою ответственность!

Комиссия ретировалась.

— И на хрена ты все это наобещал? — Рябинин, к концу разборки вышедший из кухни, привалился плечом к косяку, — я не пойду никуда…

— Серый, — Луковец обращался к Рябинину, но оглядел всех оперов, в том числе пришедших из умывальни Поливанова и Гапасько, — все будет нормально… Там у тебя кровь брать будет из вены наш фельдшер, доктор отвернется, мы это решим, а кровушку Генахи подсунем… Он лет пять как не пьет…

— Спасибо, брат, — Рябинин прошел к прикроватной тумбочке, — за заботу и внимание, но я еще вчера все решил…

Сергей порылся в тумбочке и выудил несколько смятых листов А4 формата:

— Надоело все… Домой хочу.

Похожее состояние накрыло, еще вчера, и всех остальных оперативников. Ощущение несмываемой блевотины под ногами исключало попытки от нее избавиться. Лучше уехать. А там будь, что будет.

— Еще бумага есть? — Катаев первым нарушил тишину после серегиных признаний.

Запасливый Липатов из-под матраса выдернул пачку:

— Все пишем? Или кто не готов?

Опера молча потянулись к раздаче. Даже Бескудников не острил, не цеплялся и не балагурил.

— Херней маетесь… — Луковец махнул рукой, бросил катаевский пистолет на койку и, с явной обидой, покинул помещение.

Через десять минут Липатов унес всю стопку рапортов в дежурную часть. На эту миссию вызывался добровольцем Бескудников, но коллектив этому единогласно воспротивился и избрал ходоком нордического Липатова. Бес мог набедокурить лишнего, хотя казалось бы куда…

Опера ждали немедленной реакции, но ее не было. Они также со всеми вместе ходили в столовую, курили в отведенных местах или посещали спортзал. Никто из сотрудников других подразделений, интуитивно чувствуя настроение оперов, вопросов не задавал. Хотя многие смотрели с сочувствием, как на обреченных.

Катаев механически фиксировал происходящее. Ему в меньшей степени, чем всем остальным представлялось недалекое будущее. Он не знал другой жизни кроме этой. В силу возраста, небольшого жизненного стажа и своей личной цели — служить. Постепенно страх увольнения, как перманентная навязчивая идея, все же добился своего. Сиюминутный пофигизм отошел, оставив извечный русский вопрос — «Что делать?». Костя чувствовал, что все они заложники чьего-то замысла, что от этого кого-то и зависит дальнейшая судьба каждого. Причем реальных форм вершитель судеб не обретал. Наверное, если бы это было возможно, он бы попытался объяснить все произошедшее, как тогда, фэйсу, но в этот раз такой возможности не представлялось.

К вечеру с уик-энда приехали Кутузов и Лавриков. Встреченные новостью, они от КПП, ходом, прошли в штабное здание. О чем они там беседовали, так и осталось для всех неизвестным, но Миша, выйдя оттуда, к оперативникам не зашел. Посланный на разведку Гапасько лишь выяснил, что из Вологды выехал полковник Куликов и, очевидно, к утру будет в Грозном. О том с проектами каких решений он едет, известно не было. Ясным оставалось одно — подобная ситуация в УВД расценивается как серьезное ЧП. Тем не менее, служба текла своим чередом. Опергруппы в полном составе выезжали на места подрывов и убийств, посты сводились-разводились, обед по распорядку.

— Майор Рябинин!

Голос дежурного офицера по Центру вибрировал множеством интонаций. Присутствовал страх перед заговоренно-обреченным, оберег «моя хата с краю» и наличие копеечного командного ресурса. Лысеющий майор из Богом забытого района, всю свою сознательную жизнь считавший, что есть кто-то всегда умнее его, зашел в центр мировой оппозиции — оперской кубрик.

Сергей сидел на своей койке, пытаясь заштопать прохудившийся кроссовок. В кубрике помимо него присутствовал еще Кочур и Липатов, гоняющие по доске нарды. При словах дежурного все они прекратили свои занятия, ожидающе-недобро уставившись на незваного гостя.

— И что..?

Сергей сбросил на пол обувь.

— Вас вызывает полковник Куликов! — словно гонец, принесший плохую весть, дежурный тут же покинул помещение.

Лишь чересчур быстрый перестук каблуков дал понять, что он все-таки был.

Рябинин хмыкнув, принялся натягивать свежезаштопанные кроссовки. Подмигнув, напряженно глазевшим на него друзьям, спокойно вышел из кубрика.

Первая половина дня изобиловала происшествиями. На Жидовке обнаружили два женских трупа, а на территории «Красного молота» проводилась масштабная инженерная разведка. Соответственно дежуривший в опергруппе Бескудников выехал на трупы, а Долгов, Поливанов, Гапасько и Катаев усилили группу огневого прикрытия на «Красном молоте».

Кочур и Липатов, не сговариваясь, вышли следом за майором. Зачем они и сами не знали. Просто вышли и присели на скамейку у входа в жилой корпус. Ожидать возвращения Рябинина. Большего они все равно сделать не могли.

Постепенно к ним присоединился, вернувшийся с выезда Бес. Еще через час, прямо с оружием и в бронниках, на скамью добавились «огневики». Рябинин все еще не выходил. Лишь спустя полтора часа из штаба появился Миша Кутузов, направившийся к подчиненным.

— Меня-то хоть бить не будете? — он по-отечески улыбнулся, — а, бандиты?

Кто-то улыбнулся ему в ответ, кто-то смолчал. Как всегда отметился Бескудников: