– Я не видел выхода, – снова заговорил он, быстро, словно стараясь успеть ей всё объяснить. – Полный тупик! Год прошёл – и что дальше? С ума можно сойти!

– Да, можно… – эхом откликнулась Соня.

– Меня загнали в угол… – продолжал он. – И ты тоже загнала, Сонь. «Или так – или никак». А отец предупредил… мол, узнаю, что поддерживаешь с ней… как обещал – уберу, и всё – хватит дёргать мать. А мать… она просто двинулась на твоей почве… сначала обрадовалась – думала, я сам от тебя ушёл. Потом догадалась, в чём дело. И молчала! Получается – одобряла его… Я с ней пока дома жил – двух слов спокойно сказать не мог. Она меня к бабкам тянула – порчу снимать. Я её послал… матом. Отец меня чуть не убил. Но мне было всё равно. А когда уехал, вообще с ними разговаривать перестал. Мать иногда жалел… она на лекарствах сидела. Год прошёл, а она тебя по-прежнему… это финиш! Вопила… Что ты – колдунья, отвратила меня от жены и родителей. И не понимала ни х…, что сама во всём виновата, что я с ней общаться уже не могу. Наташка всё шёпотком по телефону… жаловалась на меня… точней, на тебя. А ты… Анька написала, что ты меня презираешь, считаешь трусом и предателем! Взяла и забанила. Я в этот день на стенку лез. Насчёт Жени – просто рехнулся, не знал, с ним ты или не с ним.

Митя уставился на неё вопросительно. Соня глядела на него в упор. Чего он ещё хочет… разве она не сказала ему сейчас всё, или он не поверил? Взгляд у неё стал тяжёлым, и Митя торопливо продолжил.

– Ты не знаешь, – сумбурно, боясь, что его прервут, рассказывал он, – я пытался поговорить с отцом… с матерью всё равно бесполезно. Он приезжал в Москву. Я сказал, что хочу развестись с Наташкой. Что всё равно с ней жить не буду. Но что ты ни при чём, чтобы тебя не трогал! А он разорался… «Даже треть чужой бабе не дам» – это он про Наташку, про долю её. Да ещё в депутаты намылился. Говорит, чтоб история с Лариской не всплыла, ты должен быть женат на её дочери – это самое лучшее алиби. У Ларисы благотворительный фонд был, Наташка теперь занимается. Отец через него дела свои делает… Короче, развестись не получится, мол, и баста. А про тебя: и думать забудь – проехали. Наезжать на тебя, правда, не наезжал в этот раз. Типа, ему всё равно, с кем я сплю, коль Наташка не знает, но за мать – глотку перегрызёт. А мать против тебя наотрез! И если мы опять – то…

– А мне говорил, что даже тебя понимает, – горько усмехнулась Соня. – Вроде как увидел меня и понял, что ты во мне нашёл. Вы похожи с ним, очень… меня даже оторопь взяла.

– Кто… кто говорил – отец?! – вытаращил глаза Митя. – Когда? Ты что, с ним встречалась?

– Да. Он в интернат приходил, помощь оказывал. И на меня нарвался. Или я на него… Снова предлагал деньги – на этот раз не взятка, а конверт милосердия. Я, естественно, не взяла. А потом сказал, что не фиг мне полы мыть, и разрешил преподавать. И я не отказалась. Потому что это справедливо.

– Если б я знал… если он… Может, я смог бы…

– Да ничего ты не смог бы! Он угрожал мне, предупредил, стоит нам снова – и всё повторится, – устало отмахнулась Соня.

– Да, – Митя опять поник, – Калюжный своему слову хозяин.

– Ну и зачем ты приехал? Зачем, Митенька? Мы уже всё потеряли… Если бы мы остались верны клятве – может, тогда Господь и помог бы.

– Нет у Него возможности нам помочь, или не хочет… за что Он так с нами? – горько произнёс Митя.

Она испуганно посмотрела на него, но не нашлась, что возразить. Видно, и правда, Господь против них. Или это испытание только кажется непомерным? Но какой же тут выход, если выхода нет? Чтобы исполнить Его волю, надо быть вместе. А вместе быть невозможно… Что же они сделали не так?

Соня мысленно осекла себя. С какого момента она стала ждать от жизни счастья? Никто ей ничего не обещал. Наверное, у её сказки тоже будет счастливый конец… но не здесь, не на этой земле.

– А предложить мне по-прежнему нечего, ты права, – Митя поднял на неё измученные глаза. – Уехать с вами в Сибирь? Я думал об этом, постоянно думал… Ты попрекнула меня тогда Москвой. Но я правильно сделал, Сонь, по-другому нельзя было. В Сибири, на Камчатке… да хоть в Индокитае – я везде бы трясся от страха за тебя.

– Сейчас я и в Сибирь уехать бы не могла, – покачала головой Соня. – И тогда… не смогла бы – глупая я была, зря тебе только… Вадика каждый год проверяют – в каких он условиях. Знаешь, с опекой шутки плохи. Усыновление могут и пересмотреть, так просто не убежишь. Если уезжать – пришлось бы оставить координаты, вот тебе и спрятались бы! Нет, Мить, я точно знаю: решение было только одно – ничего не бояться!

– Нет. Я бы не пережил, если с тобой что… Невозможно, нет!

– Тогда зачем… зачем эта мука? Что изменилось? Ты приехал, успокоил меня, что не живёшь с Наташей. Что у тебя было всего три женщины – или больше, ты не помнишь. И что – что теперь-то?

– Сонечка, я просто… ни секунды больше не мог без тебя… дни считал до отъезда… я в аэропорт приехал за восемь часов до вылета! Не могу без тебя жить, родная моя, девочка моя… Я должен был увидеть тебя… дотронуться до тебя…

– И чего же ты ждёшь от меня? Доказательств любви? Я люблю тебя, Митя. Но на этой кушетке ничего доказывать не стану, ты знаешь. Верности? И верна я тебе по-прежнему. И ты это знал, и спокойненько жил.

– Не знал… не жил! Соня! Как я мог знать… Ты ведь живой человек!

– Не суди по себе! – она зажмурилась, сморщилась от невыносимой боли. – А может… может, я не живой человек.

Она помолчала и спросила:

– А ты же говорил, что всё про меня знал…

– Не всё… И сейчас – не всё… Знаю, что оформила Вадика… что переехала… что работаешь. Я тебе деньги перечислял – каждый месяц, начиная с лета, как только сам стал зарабатывать, свои – видела?

Она отрицательно покачала головой: на мамином счету к концу весны почти ничего не осталось, они с Анькой туда даже и не заглядывали. Свою часть Соня окончательно истратила при переезде: на кухне, после того, как Женя снял полки и забрал плиту, пришлось сделать небольшой ремонт; кое-что докупили – паласы, чтоб Вадик не поскользнулся на ламинате, новые шторы. Женя отказался помочь им избавиться от лишней мебели, и вообще, вёл себя крайне жёстко. Никакой помощи они от него не увидели. Зато, когда ставили подписи на документах, он долго, очень долго глядел на Соню, ничуть не стесняясь Танечки. И ещё раз повторил: «Дура ты, Сонь».

– Тебе Валерия рассказала? – только спросила она.

– Ну… частично.

– Она не знала, что я работаю, Аньке я строго-настрого… А то бы твоя мама живенько меня…

– Валерия сказала, что вы с Женей меняетесь, – торопливо перебил её Митя. – А потом Анька уволилась, и Валерия уже ничего не могла мне… Я боялся, он отдал свою квартиру Аньке, чтобы вам не мешалась, а сам – с тобой…

– Он так и хотел. А потом у него всё наладилось и без меня. Он женился. На Танечке – помнишь такую? У них ребёнок недавно родился.