в неделю, не может голодать. Вы проходите мимо одного такого нищего утром и слышите звон медяков по тротуару, брошенных ему легкомысленными или легковерными людьми. Вы снова проходите мимо него вечером и по-прежнему видите надпись «Я голодаю». Этот нищий к своим другим порокам добавляет лицемерие. Тем, что написано на тротуаре, он дает вам понять, что ему слишком стыдно просить милостыню устно произнесенными словами. Когда он сидит, согнувшись, возле своей надписи, он прячет голову. Почерк тоже уловка. Слова «я голодаю» написаны таким хорошим почерком, что вы начинаете верить, несчастный человек перед вами получил хорошее образование, что он знал и лучшие времена и что сейчас он жертва несчастья, возможно, совершенно незаслуженного. Но следует знать, что многие из этих нищих не умеют писать совсем; они не смогли бы написать какое-нибудь другое предложение, кроме «я голодаю», даже для спасения своей жизни. Есть люди, которые учат нищих писать определенные предложения, но их ученики соединяют буквы одну с другой механически. Это относится и к людям, которые рисуют разноцветными мелками на тротуаре. Они могут нарисовать скумбрию, разбитую тарелку, голову Христа и стереотипные морские виды с заходящим солнцем, но не могут нарисовать что-то еще. Да и это они рисуют по принципу, совершенно не известному в искусстве. В этой категории нищих есть один, который часто приходит на Нью-Роуд у вокзала Кингз-Кросс и пишет свои надписи задом наперед; он не может делать это как-то иначе. Он покрывает большую каменную плиту «копиями» надписи, сделанными различным почерком, но выполнены они каллиграфически. Но все они написаны задом наперед.

Полиция и судьи проводят различие между теми, кто рисует разноцветные картинки, и теми, кто просто пишет белым мелом «Я голодаю», и четкость этого различия не забавляет. Когда чиновники Общества по борьбе с попрошайничеством только начали точно осуществлять свои полномочия (вследствие тревожного роста попрошайничества), они арестовывали этих уличных художников вместе с другими нищими. Однако судьи не проявляли желания привлекать их к суду, и, наконец, было положено за правило, что этим людям не следует мешать, если только они не создают препятствия для движения по дороге или не причиняют беспокойство. Это решение было основано на том, что эти уличные художники выполняли какую-то реальную работу за деньги, которую они получали от публики; они рисовали картинку и выставляли ее на всеобщее обозрение, и поэтому их справедливо можно было считать людьми искусства. Так что рисовальщиков скумбрии поместили в категорию привилегированных участников уличных выставок. Но прием с использованием надписи «Я голодаю» был почти полностью искоренен благодаря неутомимой деятельности г-на Хорсфорда и его коллег из Общества по борьбе с попрошайничеством.

Одну из самых последних уловок, к которой прибегают голодающие нищие и которая попала в поле моего зрения, я буду называть

Ложное удушье

Однажды на порог дома, расположенного напротив моего собственного, сел жалкого вида полуодетый человек, который выглядел умирающим от голода и измученным либо от недостаточного питания, либо от проделанного долгого пути. Меня поразила его жалкая и несчастная внешность, а особенно его подавленный взгляд. Казалось, что нищета не только довела его до ручки, но и лишила его всего человеческого. Он был больше похож на немощного зверя, умирающего от истощения и ползающего в пыли, чем на человека. Некоторое время спустя он достал корку сухого хлеба и попытался съесть ее. Было видно, что это очень жесткая корка, твердая, как камень, и грязная, как будто она несколько дней лежала на улице. Несчастный глодал ее, как голодная собака глодает кость. Не только корка была твердой, но и челюстям нищего, по-видимому, не хватало сил, чтобы жевать. Казалось, будто он голодал так долго, что теперь принимать пищу уже было слишком поздно. Наконец, ему удалось откусить кусочек, но теперь его немощь проявилась еще в одном — он не мог проглотить его. Он пытался сглотнуть, и кусочек застрял у него в горле. Вы видели, как собака с костью в горле дергает головой вверх-вниз, пытаясь проглотить ее, то же самое делал и этот бедняга, сидевший на ступенях. Меня не могло не взволновать это зрелище, я открыл окно и позвал этого человека. Он не обращал на меня внимания. Я позвал снова. То же самое: нищета притупила все его чувства. Казалось, он не хотел больше ничего, только сидеть там и задыхаться. Я подошел к нему и, похлопав по плечу, дал два пенса и сказал, чтобы он пошел в паб и взял себе немного пива промочить горло и протолкнуть еду вниз. Он медленно поднялся, кинул на меня благодарный взгляд и пошел в направлении таверны. Он шел быстрее, чем, по моему разумению, было возможно в его случае, и что-то подсказало мне понаблюдать за ним. Я встал на пороге своего дома и глядел на него, а когда он подошел к пабу, он обернулся. Я сразу же понял, что он хотел посмотреть, не слежу ли я за ним. В следующую минуту он свернул в сторону, как будто хотел войти в паб. Вход в него не был виден с улицы, и с того места, где я стоял, я не мог различить, вошел он в заведение или нет. Я перешел на другую сторону улицы, откуда я мог видеть его, а он меня нет.

Он не вошел в заведение, а стоял у дверей. Постояв там несколько минут, он осторожно выглянул и посмотрел на улицу в том направлении, где он со мной расстался. Очевидно, удовлетворенный тем, что все в порядке, он вышел из укрытия и пошел дальше. Теперь я был полон решимости следить за ним дальше. Мне недолго пришлось дожидаться окончательного доказательства притворства, в котором я его более чем заподозрил. Этот человек медленно шел по улице, пока не увидел каких-то людей в окне второго этажа. И тогда он немедленно сел на крыльцо напротив и повторил тщательно отрепетированный спектакль с жесткой коркой, который я уже описывал. Я видел, как он проделал это четыре раза, прежде чем ушел с этой улицы, и каждый раз он получал деньги. Не стоит и говорить, что этот человек был отъявленным притворщиком. Одного такого нищего арестовали недавно — может быть, это был именно этот человек — и нашли при нем не меньше семи шиллингов. Такие люди часто приходят на тихие улочки и никогда или очень редко просят подаяния на оживленных магистралях. Я приведу еще один случай, который я назову

Любитель отбросов

Самым выдающимся