– Я видел объявление, – ответил Джерри, указывая пальцем через плечо. – «Фотографировать запрещено». – Он прошел в приемную, источая улыбки и махая рукой всем, с кем встречался взглядом.

Посреди зала возвышалась пирамида из бокалов с шампанским высотой метра в два; сбоку к ней была пристроена лестница, обтянутая черным атласом, – чтобы официант смог добраться до самой вершины. В ящиках со льдом лежали большие двухлитровые бутыли вина Рядом стояла тележка с омарами и огромный паштет из свинины, оформленный в виде свадебного пирога; на верхушке его майонезом была выведена надпись: «Дом моды». Музыка в космическом стиле была призвана оттенять тихую беседу, если можно назвать таковой монотонное жужжание умирающих от скуки денежных мешков. Подиум протянулся от высокого окна до середины зала Окно выходило на гавань, но из-за тумана вид на море получался каким-то пятнистым.

Кондиционер отрегулировали так, чтобы дамы в роскошных соболях не потели от жары. Большинство мужчин было одето в смокинги, лишь юные китайские повесы вырядились в свободные брюки в нью-йоркском стиле, черные рубашки и золотые цепи. Британские тайпэны со своими дамами рыхлой кучкой стояли поодаль, как скучающие офицеры на гарнизонной вечеринке.

Джерри почувствовал на плече чью-то руку и резко обернулся, но увидел перед собой всего лишь маленького китайца-гомосексуалиста по имени Грэхем, работающего в местной газетке светских сплетен. Когда-то Джерри помог ему со статьей, которую тот пытался продать журналу комиксов. Подковой в несколько рядов вокруг подиума стояли кресла, на переднем ряду между мистером Арпего и его то ли женой, то ли любовницей сидела Лиззи. Джерри узнал их – он видел этих людей в Хэппи Вэлли. Вся компания была похожа на пожилое семейство, выводящее дочку на первый бал. Оба Арпего разговаривали с Уэрд, но она, казалось, едва их слышала. Лиззи сидела очень прямо и сияла красотой. Она сняла пелерину, так что с того места, где находился Джерри, можно было подумать, что она совсем обнажена (если не считать жемчужного ожерелья и сережек). По крайней мере, с ней ничего не случилось, подумал он. Она не зачахла, не подхватила холеру, ей даже не прострелили голову. Он вспомнил тонкую полоску золотистых волос, сбегавшую вниз по ее позвоночнику: такой он увидел ее в тот первый вечер в лифте.

Рядом с Джерри уселся гомик Грэхем, возле него – Фиби Уэйфарер. Он едва ее знал, но все равно радостно поздоровался.

– Привет. Вот здорово, что ты здесь. Ты великолепна. Тебе, малышка, надо было бы не здесь сидеть, а гулять по подиуму и показывать ножки.

На первый взгляд, она была немного пьяна; возможно, Фиби подумала про него то же самое, хотя с той минуты, как Джерри вышел из самолета, он не выпил ни капли. Уэстерби вытащил блокнот и начал писать, изображая профессионала, хотя на самом деле просто пытался скрыть обуревавшие его чувства. Держись непринужденнее. Не спугни птичку. Потом он прочитал то, что сам написал в блокноте – там были слова «Лиззи Уэрдингтон» и больше ничего. Китаец Грэхем тоже прочитал это и засмеялся.

– Мое новое увлечение, – сказал Джерри, и они засмеялись вместе, неестественно громко, так что сидящие впереди стали оборачиваться. Свет начал меркнуть. Но Лиззи так и не обернулась, хотя он тешил себя надеждой, что, может быть, она узнает его голос.

Позади них закрыли двери, свет погас, и у Джерри возник соблазн устроиться поудобнее в мягком кресле и вздремнуть. Космическая музыка сменилась тропическими ритмами; над черным помостом поблескивала единственная люстра, ей вторило заоконное мерцание огней над гаванью. Гул барабанов, доносившийся из развешанных повсюду усилителей, медленно нарастал. Они все рокотали и рокотали, долго, слаженно, настойчиво, и вот на помосте, на фоне окна, выходящего на гавань, стали различимы человеческие фигуры. Барабаны замолкли. В невыносимой тишине по подиуму бок о бок прошагали две черные, совершенно обнаженные (если не считать драгоценностей) девушки с обритыми головами. В ушах у них были круглые сережки из слоновой кости, на шее – бриллиантовые ожерелья, похожие на железные кольца, какие надевали когда-то на невольниц. На блестящих руках и ногах тут и там горстками посверкивали алмазы, рубины и жемчуг. Нежданные гибкие и высокие красавицы заворожили публику блеском безграничной чувственности. Ожили и воспарили барабаны, в лучах прожекторов засверкали тела и бриллианты. Экзотические дивы в причудливом танце выплыли из окутанной туманом гавани и обрушили на публику весь гнев сексуальной неволи. Потом они развернулись и пошли обратно, покачивая бедрами и приводя публику в неистовство и отчаяние. Вспыхнул свет, зал взорвался аплодисментами. Заговорили все разом, и Джерри громче всех; он обращался к мисс Лиззи Уэрдингтон, знаменитой аристократке, великосветской красавице, чья мать не умеет даже сварить яйцо, и к семейству Арпего, владеющему всей Манилой и одним или двумя островами в Гонконгском архипелаге, как когда-то уверял его капитан Грант из Жокей-клуба. Джерри держал блокнот на изготовку, как официант.

– Боже мой, да это Лиззи Уэрдингтон! Осмелюсь сказать, мадам, весь Гонконг у ваших ног. Моя газета дает поэтому поводу эксклюзивный материал, мисс Уэрд или Уэрдингтон, и мы надеемся подробно описать в нем вас, ваши платья, весь ваш впечатляющий образ жизни и еще более впечатляющих друзей. Мои фотографы замыкают шествие – Он раскланялся с семейством Арпего. – Добрый вечер, мадам. Сэр. Очень рад, что вы с нами. В первый раз в Гонконге?

Он изображал глуповатого мальчишку-сорванца, душу общества. Официант принес шампанского, и он не позволил им взять бокалы самим, а галантным жестом вручил их всей компании. Этот спектакль очаровал семейство Арпего, Кро говорил, они все плуты. Лиззи смотрела на него, в ее глазах светилось какое-то чувство, суть которого он не мог определить. Похоже, она наконец вернулась из мира иллюзий в реальную жизнь. Во взгляде сквозил испуг, будто это она, а не Джерри, распахнула дверь и увидела Люка.

– Насколько я помню, мистер Уэстерби уже однажды писал обо мне, – сказала она. – Наверное, статью не напечатали, да, мистер Уэстерби?

– Для кого вы пишите? – внезапно спросил Арпего. Улыбка исчезла с его лица. Он стал уродливым и опасным на вид: видимо, ее слова что-то напомнили ему, и это «что-то» ему не нравилось. Например, предупреждение, полученное от Тиу.

Джерри назвал свою газету.

– Тогда идите отсюда и пишите, что хотите. Но эту даму оставьте в покое. Она не дает интервью. Если у вас есть дела, занимайтесь ими в другом месте. Вы сюда приехали не в игрушки играть. Отрабатывайте свое жалованье.

– Тогда пара вопросов вам, мистер Арпего. Перед уходом. Что мне написать о вас, сэр? Что вы – неотесанный миллионер с Филиппин? Или что вы миллионер только наполовину?

– Ради Бога, – выдохнула Лиззи, и, к всеобщему облегчению, свет снова начал меркнуть, зарокотали барабаны, все расселись по местам, и в громкоговорителях зазвучал нежный женский голос с французским акцентом. На дальнем конце подиума, как вкрадчивые тени, исполняли долгий танец две черные девушки. Появилась первая модель. Джерри заметил, что впереди в темноте Лиззи встала, набросила на плечи пелерину и, склонив голову, быстро и тихо прошла по проходу к дверям. Джерри поспешил за ней. В вестибюле она полуобернулась, и ему пришло в голову, что она ждет его. На ее лице застыло то же самое выражение, какое он видел в зале; оно вполне отвечало его собственному настроению. Она казалась растерянной и усталой, как затравленный зверек.