— Извините, у вас нет подробной карты Советского Союза с областями и районами? — обратился он к архивисту, сидевшему в дальнем углу за столом с включенной лампой.

Архивист без слов встал со своего места, подошел к одному из шкафов у стены и вскоре выложил перед гостем сразу несколько нужных карт — выбирай любую. Бородин открыл первую же и спустя несколько минут выяснил, что два нужных ему района — ближайшие соседи, а расстояние между городами Новоалександровск и Красногвардейск (от него до села Привольное, где родился Горбачев, было рукой подать) составляет всего-то 46 километров или 43 минуты езды на автомобиле. По сути, совсем ничего. «Получается, что Корнаков и Горбачев земляки. Это уже кое-что», — с удовлетворением отметил Бородин, вновь углубившись в текст личного дела Степана Корнакова, а также положив перед собой и его «маршрутную» карточку. И уже спустя минуту набрел на новый интересный факт, который усилил его подозрения. Факт свидетельствовал о том, что провоевав три года на фронтах Великой Отечественной войны, Корнаков вернулся на родину, в Новоалександровск, где пошел работать по комсомольской линии: сначала был секретарем комитета ВЛКСМ совхоза Боровский, а затем был переведен в Ставрополь на должность инструктора сельхозотдела Ставропольского крайкома ВЛКСМ. Последний перевод произошел в 1948 году и в Ставрополе Корнаков проработал четыре года. «Стоп: а что делал в это время Горбачев? — вновь оторвался от досье Бородин и стал вспоминать биографию другого, интересующего его фигуранта. — Если мне не изменяет моя еще не дырявая память, Михаил Сергеевич с пятнадцати лет работал помощником комбайнера МТС и в сорок девятом году за ударный труд на уборке зерновых был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Награду ему в торжественной обстановке вручали в крайкоме ВЛКСМ. Из этого вполне может вытекать, что к ордену его представлял Корнаков, который работал как раз в сельхозотделе. Может, даже и орден к лацкану пиджака прикреплял ему все тот же Степан Иванович. А если и не вручал, то в любом случае должен был хорошо знать 18-летнего передовика-орденоносца Горбачева. И, кстати, мог приложить руку и к другому событию — спустя год рекомендовать парня в члены КПСС, поскольку без рекомендации из крайкома ВЛКСМ вступление в партию произойти никак не могло. Отметим этот факт и вернемся к биографии Степана Ивановича».

Из нее следовало, что Корнаков три года (1951–1953) учился на спецфакультете Военного института иностранных языков. Окончив его, был распределен в военную прокуратуру Группы советских войск в Германии. В 1958 году был направлен на работу в органы госбезопасности СССР. Работал переводчиком в Особом отделе КГБ 8-й армии в той же Германии, затем был переведен в Потсдамский гарнизон, где служил начальником группы переводчиков, а его заместителем там был капитан О.П. Овсянников.

«Саша, стоп! — вновь остановил себя Бородин. — А ведь эту фамилию и инициалы я уже где-то встречал, причем буквально на днях. Впрочем, почему на днях — вчера и встречал. В «закладке», которую я с такими приключениями заполучил у «трех колодцев» — на перекрестке у трех переулков — фигурировала именно эта фамилия: Овсянников. Имя и отчество — Олег Петрович. Этот человек предложил свои услуги Шарафу-аке в Ташкенте, назвавшись заместителем начальника Особого отдела КГБ по Туркестанскому военному округу. По словам этого Овсянникова, он с некими коллегами по работе создали чуть ли не подпольную организацию, члены которой недовольны реформами Юрий Андропова и на этом основании предложили свои услуги Рашидову. И от меня требуется разузнать, кто такой этот Овсянников и что стоит за его предложением. Впрочем, может, это совпадение — и потсдамский Овсянников является полным тезкой ташкентского? В жизни всякое бывает, но что-то мне подсказывает, что в моем случае это не совпадение. Эта та самая удача, которая приходит к тем, кто не жалея сил и времени, роет землю носом. И разве я именно этим и не занимаюсь вот уже который день? Если я прав насчет этого Овсянникова, то это означает, что он хорошо знаком с Корнаковым — возможным «генералом Волковым». Этому знакомству вот уже почти четверть века — солидный срок. Интересно, пересекутся ли эти люди дальше?».

И Бородин снова вернулся к личному делу Корнакова. Из него следовало, что после службы в Потсдаме он был возвращен на родину и переведен во внешнюю разведку. В 1963 году он закончил, хорошо знакомую Бородину «лесную» школу КГБ № 101, после чего был отправлен заместителем резидента в Канаду. Пробыв там три года, Корнаков два года работал заместителем начальника Первого управления (внешняя разведка), после чего снова покинул пределы Союза — отправился заместителем Главного резидента в Вашингтон по линии «политической разведки». Объектом разработки для последней являются политические силы, средства, планы и секреты противника, а также его неохраняемые сведения внутриполитического и внешнеполитического характера. Учитывая, что США давно уже являются главным стратегическим противником СССР, это назначение было весьма знаковым — оно ясно указывало на то, что земляк Горбачева «далеко пошел».

Пребывание в США для Корнакова продлилось пять лет. В 1975 году, после того как в ПГУ пришел новый начальник — Владимир Крючков — и была объявлена «разрядка», Корнаков отправился заместителем резидента в ФРГ. В страну, которая является одним из главных союзников американцев в Европе. Там он пробыл до конца 1982 года — то есть, до смерти Брежнева. После чего был возвращен в Москву и возглавил западноевропейское направление в ПГУ. Причем именно с этого момента в его карточке зарубежных поездок, которая лежала перед Бородиным, одна запись стала следовать за другой. В итоге с декабря 82-го по июнь 83-го Корнаков совершил шесть поездок — фактически каждый месяц. Это были европейские страны, где он побывал под различными вымышленными именами: Смирнов, Вазов, Кобелев, Игнатьев, Михайлов, Лемешев. Под последней фамилией он в феврале посетил Вену в компании с неким Игорем Гореликом, обозначенным как заместитель директора Института системных исследований. «Так это же тот самый институт, который был создан Андроповым в июне семьдесят шестого, как советский филиал Международного института прикладного системного анализа в Вене, — тут же всплыла в памяти Бородина соответствующая информация. — Учредителями этого МИПСА, основанного за четыре года до нашего ПСИ, выступили США, СССР, Канада, Япония и ряд стран Западной Европы. По сути это был совместный проект нашей и западных разведок. Цель — способствовать дальнейшей капитализации Советского Союза. Директором ПСИ, как я помню, был назначен Джермен Гвишиани — сын генерала из сталинского МГБ. Про последнего нам рассказывал в «лесной школе» преподаватель, служивший с ним в одном отделе. По его словам, это был толковый специалист. Видимо, сынок пошел в своего папу. Но зачем Корнаков и Горелик вместе ездили в Вену? Впрочем, тут все понятно: один навещал своих научных шефов, а другой — шефов из разведки. Видимо, все это как-то связано с той «дачной» группой, которая по заданию Андропова корпит над новой экономической программой по ползучей капитализации советской системы. Ладно, оставим зарубку на этот счет в своей памяти и вернемся к нашему «барану» — то бишь, Корнакову».

Как следовало из его «маршрутного» досье далее, три недели назад он отправился в свое последнее (на текущий момент) турне, которое включало посещение нескольких важных в стратегическом плане городов и стран. Это были: ФРГ (Бонн), Австрия (Вена) и Англия (Лондон). А за полтора месяца до этого Корнаков совершил еще одну поездку, которая развеяла последние сомнения Бородина относительно подлинной личности «генерала Волкова». Во второй половине мая Корнаков побывал в Канаде — там, где он когда-то работал заместителем резидента. Причем отправился он туда не один, а в компании с тем же О.П. Овсянниковым. И если последний выехал туда с паспортом на имя Сергея Петровича Гречихина, то Корнаков значился, как… Андрей Иванович Волков.